Молодая Екатерина
Шрифт:
Когда слуги не слушались Петра, он искал жену, и та наводила порядок. Было бы естественно потребовать от мужа, чтобы его пассии вели себя поскромнее. Но Екатерина предпочла сама дать девицам нагоняй. «Некоторые всполошились, другие рассердились, иные расплакались», но все бросились печаловаться к великому князю. Тот «взбесился и тотчас прибежал» к супруге. Между ними вышел горячий разговор, в котором Екатерина вновь пригрозила довести дело до государыни: «Она легко рассудит, не благоразумнее ли выгнать всех этих девиц дрянного поведения, которые своими сплетнями ссорят племянника с племянницей… дабы водворить мир между ним и мною» [493] . Тут великий князь «понизил тон».
493
Там же. С. 404–405.
У нашей героини были причины надеяться, что тетушка «расправится с ними (любовницами Петра. — О.Е.) самым решительным образом». 1 января 1754 г. во время одного из торжественных обедов во дворце Елизавета Петровна, указывая невестке на тогдашнюю фаворитку великого князя Марфу Шафирову, спросила, «что это за особа… такая тощая, невзрачная и с журавлиной шеей». Когда фрейлину назвали, императрица публично произнесла народную пословицу: «Шейка долга, на виселицу годна». Это была угроза, конечно, преувеличенная, но крайне неприятная. «Я не могла удержаться от улыбки, — вспоминала Екатерина, — над этой колкой насмешкой, которая не пропала даром и которую придворные повторяли из уст в уста… Слышал ли это великий князь, я не знаю» [494] . Надо думать, что слышал, потому что при угрозах жены пожаловаться тетке он неизменно «сбавлял тон».
494
Там же. С. 371.
Теперь, когда Елизавета обладала запасным наследником — Павлом, — она не так боялась потерять племянника. В ранней редакции «Записок», посвященной Понятовскому, Екатерина рассказывала о том, как еще в 1746 г. государыня, браня царевича за дурное поведение, пообещала, что его «посадят на корабль и отвезут в Голштинию», а жену оставят в России, и она сможет «выбрать себе, кого захочет, чтобы заместить его» [495] . Фантастичная угроза. В середине 1740-х гг. государыня ни за что не решилась бы на подобный шаг. А вот после 1754 г. ситуация изменилась.
495
Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907. С. 490.
Однако удержать Петра Федоровича в рамках приличий было непросто. «Так как Его Императорское Высочество страстно любил большие ужины, — жаловалась Екатерина, — которые он часто задавал и в лагере, и во всех уголках и закоулках Ораниенбаума, то он допускал к этим ужинам не только певиц и танцовщиц своей оперы, но множество мещанок весьма дурного общества, которых ему привозили из Петербурга… Я стала воздерживаться бывать там… На маскарадах, задававшихся великим князем в Ораниенбауме, я являлась всегда очень просто одетой, без бриллиантов и уборов» [496] .
496
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 418.
Последняя фраза многозначительна. При желании Екатерина умела общаться с самыми простыми собеседниками, но никогда не забывала своего положения, не равняла себя с ними, как делал Петр. Если в поведении великого князя заметен нарочитый демократизм, или «неразборчивость», в которой его часто обвиняли, то царевна, одеваясь подчеркнуто скромно, не сглаживала, а выпячивала различие. В окружении певиц и мещанок стоило опасаться за драгоценности. Облачившись в соответствии с придворным этикетом, она оказала бы им честь. Смысл поступков невестки поняла Елизавета, «которая не любила и не одобряла этих ораниенбаумских праздников, где ужины превращались в настоящие вакханалии». Екатерине передали слова государыни: «Эти праздники доставляют великой княгине так же мало удовольствия, как и мне».
Разгульная жизнь Петра ни для кого не была секретом. Гневное описание нравов наследника, сделанное М. М. Щербатовым, во многих деталях совпадает с рассказом Екатерины: «Он (великий князь. — О.Е.) не токмо имел разум весьма слабый, но яко и помешанный, погруженный во все пороки: в сластолюбие, роскошь, пьянство и любострастие… Все офицеры его голстинские, которых он малый корпус имел, и офицеры гвардии часто имели честь быть при его столе, куда всегда и дамы приглашались. Какие сии были столы? Тут вздорные разговоры, смешанные с неумеренным питьем, тут после стола поставленный пунш и положенные трубки, продолжение пьянства и дым от курения табаку, представлял более какой трактир, нежели дом государский… вскоре все хорошие женщины под вожделение его были подвергнуты» [497] .
497
Щербатов М. М. О повреждении нравов в России // Столетие безумно и мудро. Век XVIII. М., 1986. С. 373–374.
Для Щербатова было важно показать «повреждение нравов», произошедшее от поведения Петра. Между тем психологическая подоплека поступков наследника ясна: о нем в течение очень долгого времени — не год, не два, а около десятка лет — говорили не как о мужчине. Теперь он спешил доказать обратное. Подобный эмоциональный всплеск — венец очень долго складывавшегося комплекса, которого при спокойном и доброжелательном отношении Елизаветы к великокняжеской чете можно было избежать. И здесь Петр с Екатериной оказались товарищами по несчастью, приобрели одну и ту же болезненную склонность — постоянно менять партнеров, чтобы увериться в собственной ценности.
Девица Воронцова
Наша героиня обмолвилась: если муж хотел, чтобы она присутствовала на его праздниках, он допускал только придворных дам, — но умолчала, что в остальное время место хозяйки за столом занимала одна из метресс царевича. С середины 1750-х гг. эту роль все чаще играла фрейлина Воронцова.
Великий князь стал открыто волочиться за этой дамой как раз в дни родов Екатерины. Что само по себе показательно: муж демонстрировал презрение жене, нанесшей ему тяжкую обиду. Пока молодая женщина оставалась больна, царевич пребывал в вынужденном одиночестве, и только оно на четвертый день после появления Павла заставило «счастливого отца» заглянуть к супруге: «Великий князь, скучая по вечерам без моих фрейлин… пришел мне предложить провести вечер у меня. Тогда он ухаживал как раз за самой некрасивой: это была графиня Елизавета Воронцова» [498] .
498
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 381.
Мемуаристка и прежде писала о непривлекательности соперницы. С первой минуты появления при дворе сестер Воронцовых она невзлюбила эту полную, не то чумазую, не то смуглую дурнушку. В сентябре 1749 г. «старшая — Мария Романовна, лет тринадцати — четырнадцати, — была назначена фрейлиной императрицы, а младшая — Елисавета Романовна, которой могло быть лет одиннадцать — двенадцать, была приставлена ко мне… Старшая обещала быть хорошенькой, но вторая не имела и следов красоты; напротив, она и тогда уже была очень некрасива; оспа… обезобразила ее еще больше… Обе сестры имели оливковый цвет лица, который их не красил» [499] . В другой редакции о Воронцовой сказано еще резче: «Это была очень некрасивая девочка… неопрятная до крайности». От оспы «черты ее совершенно обезобразились, и все лицо покрылось… рубцами» [500] .
499
Екатерина II. Записки // Слово. 1989. № 2. С. 83.
500
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 326.
И опять Екатерина очень пристрастна. Если оставить ее отзыв одиноким, то легко прийти к выводу, будто описание Воронцовой — просто дамская месть сопернице [501] . Но другие свидетели были мужчинами и личных причин искажать облик метрессы не имели. По словам князя Щербатова, «имел государь любовницу, дурную и глупую, графиню Елизавету Романовну Воронцову» [502] . Рюльер, назвав великого князя «жалким», продолжал: «Между придворными девицами скоро нашел он себе фаворитку — Елисавету Романовну Воронцову, во всем себе достойную» [503] . Фавье писал: «У Воронцовой две сестры красавицы, но он (Петр. — О.Е.) предпочел ее, безобразие которой невыразимо» [504] . Другой французский дипломат, Луи Бретейль, доносил в Париж: «Император удвоил внимание к графине Воронцовой. Надобно признаться, что у него странный вкус: она неумная, что же касается наружности, то трудно себе представить женщину безобразнее ее: она похожа на трактирную служанку» [505] . Датский посланник А. Ф. Ассебург подтверждал слова французского коллеги: «Его любимица, девица Воронцова, была некрасива, глупа, скучна и неприятна», в ее обществе наследник «предавался самой грубой невоздержанности» [506] . Даже доброжелательный к воспитаннику Штелин не удержался и назвал Воронцову «толстой» [507] — самое безобидное, что можно было сказать.
501
Мыльников А. С. Петр III. М., 2002. С. 70.
502
Щербатов М. М. Указ. соч. С. 373.
503
Рюльер К. К. История и анекдоты революции в России в 1762 г. // Екатерина II и ее окружение. М., 1996. С. 56.
504
Фавье Ж. Л. Русский двор в 1761 г. // Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 199.
505
Русский двор сто лет тому назад. СПб., 1907. С. 130, 131, 133.
506
Ассебург А. Ф. Записка о воцарении Екатерины II // Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 294.
507
Штелин Я. Записки о Петре III // Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 39.