Молодая Екатерина
Шрифт:
Если бы Петр умел отстоять эти права хотя бы для самого себя, возможно, и реакция нашей героини на его маленький маскарад была бы иной. Но в сложившихся обстоятельствах она снова не восприняла мужа всерьез. «Я легко догадалась, что он пьян, и посоветовала ему идти спать, чтобы, когда императрица придет, она не имела двойного неудовольствия видеть его пьяным и вооруженным с ног до головы, в голштинском мундире, который… она ненавидела».
Нет повести печальнее на свете, чем повесть о полном непонимании. Екатерина ждала подлинную хозяйку своей судьбы. «Едва она вошла, как я разрешилась 9 декабря… дочерью, которой я просила императрицу дать ее имя; но она решила, что она будет носить имя… Анны Петровны, матери великого князя. Этот последний, казалось, был очень доволен рождением этого ребенка» [602] . Петр устроил праздники «у себя» и в Голштинии. «Давались, как говорят, прекраснейшие, я не
602
Там же. С. 432.
603
Там же. С. 433–434.
«С ножом в сердце»
14 февраля 1758 г. Бестужев был арестован на заседании Конференции при высочайшем дворе [604] . К счастью для себя, он успел уничтожить все бумаги и до конца отрицал существование у него каких-либо планов на случай кончины государыни. По словам Екатерины, «императрице представили, что слава ее страдает от влияния Бестужева. Она приказала собрать в тот же вечер конференцию и призвать туда великого канцлера». Чуя неладное, Алексей Петрович сказался больным. «Тогда назвали эту болезнь неповиновением и послали сказать, чтобы он пришел без промедления. Он пришел, и его арестовали в полном собрании конференции, сложили с него все должности, лишили всех чинов и орденов, между тем как ни единая душа не могла обстоятельно изложить, за какие преступления или злодеяния так всего лишили первое лицо в империи» [605] .
604
Анисимов Е. В. Указ. соч. С. 274–276.
605
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 436.
По уверениям Екатерины, отряд гвардейских гренадер, призванных произвести арест, шел вдоль реки Мойки, где располагались дома Александра и Петра Шуваловых. Солдаты подумали, будто идут за ними, и возликовали: «Слава Богу, мы арестуем этих проклятых Шуваловых, которые только и делают, что выдумывают монополии». Когда же выяснилось, что «злодей» — Бестужев, служивые выразили сочувствие: «Это не он, это другие давят народ».
Правительство позаботилось объяснить причину ареста. 15 февраля в русские посольства и военные миссии за рубежом полетел рескрипт, составленный Воронцовым. Там от имени императрицы говорилось: «Уже с некоторого времени имели мы определенные причины не доверять нашему канцлеру Бестужеву-Рюмину, однако ж, будучи всегда склонны к великодушию и терпению, довольствовались примечать за ним. К сожалению нашему, усмотрели мы наконец, что не тщетно мы ему не доверяли, ибо открылись многие такие наглые и бессовестные поступки, интриги и махинации, кои не клонились меньше, чем к оскорблению Величества». Какие именно «такие наглые и бессовестные поступки» совершил канцлер, сказано не было. Зато от посольств требовалось незамедлительно выслать все полученные от Бестужева документы с 1742 г. «в оригиналах и без малейшей утайки» [606] .
606
Черкасов П. П. Указ. соч. С. 149–150.
«Это было сделано для того, чтобы найти преступление в его депешах, — писала Екатерина. — Говорили, что он писал только то, что хотел, и вещи, противоречащие приказаниям и воле императрицы. Но так как Ее Императорское Величество [сама] ничего не писала и не подписывала, то трудно было поступать против ее приказаний; что же касается устных повелений, то Ее Императорское Величество совсем не была в состоянии давать их великому канцлеру, который годами не имел случая ее видеть; а устные повеления через третье лицо, строго говоря, могли быть плохо поняты» [607] . Чтобы разобраться с корреспонденцией за 16 лет одного из самых деятельных и плодовитых государственных мужей, потребовался бы не один год. Отдавшая такое распоряжение Елизавета Петровна просто не представляла объема работы.
607
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 442.
В сущности, никаких улик против канцлера не имелось. Добыть их рассчитывали, захватив его бумаги и хорошенько допросив самого. В данном случае логика Елизаветы полностью совпадала с логикой ее племянника в деле голштинского министра Элендсгейма. Сначала взять под стражу, а потом поискать за что. «Предупрежденный о приближающейся буре, Бестужев просмотрел свои бумаги, сжег все, что считал нужным, и был уверен в собственной неуязвимости… — писал хорошо осведомленный о подробностях Понятовский. — Он не выказал ни страха, ни гнева и на протяжении нескольких недель казался не только спокойным, но почти веселым… он даже угрожал своим врагам отомстить им в будущем» [608] .
608
Понятовский С. А. Указ. соч. С. 130.
Именно Станислав сообщил Екатерине страшную новость: «Человек никогда не остается без помощи…Вчера вечером граф Бестужев был арестован и лишен чинов и должностей, и с ним вместе арестованы ваш ювелир Бернарди, Елагин и Ададуров». Перечисленные лица входили в близкое окружение великой княгини. Через Бернарди Екатерина передавала записки канцлеру и Понятовскому. Ададуров был ее старым учителем русского языка, сохранившим с ученицей самые теплые отношения. Елагин — адъютант Алексея Разумовского, друг опального Бекетова, также преданный Екатерине.
Имена пострадавших дали нашей героине понять, что вокруг нее затягивается петля. «Я так и остолбенела, читая эти строки… — признавалась она. — С ножом в сердце… я оделась и пошла к обедне» [609] . Здесь ей показалось, что у собравшихся вытянутые лица.
Остается только удивляться умению Екатерины владеть собой. Она не спряталась, не замерла в бездействии, ожидая разоблачения, а, напротив, показывалась везде, открыто заявляя, что канцлер пострадал безвинно. Вечером 15 февраля состоялись две придворные свадьбы. «Во время бала я подошла к маршалу свадьбы князю Никите Трубецкому и… сказала ему вполголоса: „Что же это за чудеса? Нашли вы больше преступлений, чем преступников, или у вас больше преступников, нежели преступлений?“ На это он мне сказал: „Мы сделали то, что нам велели, но что касается преступлений, то их еще ищут. До сих пор открытия неудачны“. По окончании разговора с ним я пошла поговорить с фельдмаршалом Бутурлиным, который мне сказал: „Бестужев арестован, но в настоящее время мы ищем причину, почему это сделано“. Так говорили оба главных следователя, назначенных императрицей, чтобы с графом Александром Шуваловым производить допрос арестованных» [610] .
609
Екатерина II Сочинения. М., 1990. С. 437.
610
Там же. С. 438.
Екатерина могла бы, как и по поводу Элендсгейма, заявить: «Это варварство, милый мой!» Она уже видела, что великий князь выказывает по поводу ареста канцлера радость, а к ней старается не подходить. Лопиталь донес в Париж, что через пару дней после падения Бестужева Петр Федорович сам подошел к нему со словами: «Как жаль, что мой друг Ла Шетарди умер. Он бы порадовался, узнав о судьбе Бестужева». Такой поступок со стороны рьяного противника союза с Францией был притворством тем более неприятным, что изобличал одновременно и жестокость, и трусость. Испугавшись за себя, Петр готов был бросить временного союзника и жену.
Тогда же ненадолго прервались контакты Екатерины с Понятовским. Очаровательный Стась не мог похвастаться ни храбростью, ни крепкими нервами. «Немилость, выпавшая на долю Бестужева, так сильно потрясла меня, — признавался он, — что несколько недель я был очень серьезно болен… Тогда я впервые подвергся атаке страшных головных болей» [611] . Когда спустя пару месяцев молодого дипломата увидел его друг граф Францишек Ржевуский, он «едва меня узнал», так похудел и побледнел Понятовский. Именно такие болезни называют «дипломатическими».
611
Понятовский С. А. Указ. соч. С. 131.
Что касается Екатерины, то она вела себя сдержанно и хладнокровно. Ей было чего бояться. Да, Бестужев уничтожил все компрометирующие бумаги. Однако сам Алексей Петрович или кто-то из его приближенных, взятых по делу, могли не выдержать давления и сообщить роковые для великой княгини сведения. Из тех вопросов, которые задавались канцлеру на следствии, хорошо видно, что Елизавету более всего интересовала роль невестки. Создается впечатление, что дело Апраксина, быстро перетекшее в дело Бестужева, должно было превратиться в дело Екатерины.