Молодежь США. От нигилизма к политике
Шрифт:
Исключенные из сферы непосредственного участия в производственных отношениях капитализма современные люмпены лишены возможности направить свой протест против экономических и политических устоев этого общества, выработать подлинно пролетарское революционное сознание, которое могли бы воспринять широкие массы трудящихся в борьбе за свое освобождение. Ориентация на беднейшие слои населения и безработных, стремление отстаивать главным образом их интересы оставляли вне поля зрения партии основные массы негритянского рабочего класса. Такая политика не способствовала достижению единства движения за свободу и равноправие негритянского населения с американским рабочим движением в целом. Люмпенизированный социальный состав партии вел к чрезмерному увлечению экстремистской тактикой, к провозглашению вооруженного восстания единственным методом революционной борьбы. Особенно этим грешила группа, поддерживавшая скрывавшегося в Алжире от преследования американской полиции министра информации партии Элдриджа Кливера, который настоятельно призывал народ «организоваться, взяться
Такого рода разногласия по принципиальным вопросам свидетельствовали о громадном разрыве между признанием борьбы за социализм как альтернативы революционного преобразования общества и практической деятельностью, уровнем практической политики партии «Черная пантера». Они не могли не повести в скором времени к усилению увлечения идеями социалистов-утопистов, к острой фракционной борьбе, к антагонизму между отдельными группировками, к ослаблению единства действий с другими отрядами революционного и демократического движения.
В ответ на активизацию массового демократического движения правящие круги США перешли к открытым методам его подавления, арестам, полицейской травле, избиениям, физическому уничтожению руководителей и активных членов прогрессивных организаций.
Пока движение носило стихийный характер, не ставило перед собой более или менее определенных политических целей, его запугивала и подавляла открытая реакция. Но когда в нем появились силы, выступающие за свержение капитализма, за уничтожение частной собственности, за передачу всей власти народу, на подавление движения был брошен весь организованный и вооруженный государственный аппарат насилия. Об этом свидетельствуют многочисленные судебные процессы над руководителями антивоенного и негритянского движения, репрессивные полицейские акции в гетто, убийства в Кенте и Джексоне, стремление к физическому уничтожению партии «Черная пантера». Только за один год, начиная с января 1968 года, было убито 28 членов партии, сотни брошены в тюрьмы. Как отмечалось в заявлении компартии штата Иллинойс, в связи с убийством Фреда Хэмптона «все руководители партии прошлого года либо убиты, либо содержатся в тюрьмах, либо находятся в изгнании».
Но одними репрессиями, грубым лобовым антикоммунизмом подавить современное демократическое движение невозможно. Буржуазная идеология и пропаганда ищут новые формы воздействия на умонастроения студенчества и молодой политизирующейся интеллигенции, которые способствовали бы расколу движения и его полной ликвидации. С ними объективно смыкаются различные троцкистские, маоистские и прочие ультралевацкие группировки, которые своей деятельностью наносят существенный ущерб движению, препятствуют достижению его единства. Все они пытаются воспользоваться политическими просчетами как леворадикального студенческого движения, так и движения за свободу и равноправие негритянского населения, паразитируя на массовом народном подъеме. Основная ставка делается на неоднородность «нового левого», на низкий уровень политического сознания многих его участников, на их смутное представление о классах и классовой борьбе, об истории революционного движения, на традиционный американский индивидуализм, на расовые предрассудки, антикоммунистические наслоения.
Но все большее число представителей «нового левого» отвергало антикоммунизм, на своем опыте убеждаясь, что он является главным средством раскола и разобщения сил демократии и прогресса. И тогда громадное число буржуазных социологов, от открытых антикоммунистов до утонченных либералов, включилось в кампанию борьбы против «нового левого» движения, предлагая свои рецепты по возвращению непокорной, бунтующей молодежи в лоно «закона и порядка», в общество, основанное на ценностях «американского образа жизни».
Буржуазные идеологи, государственные и политические деятели пытаются убедить студентов отказаться от «насильственных действий», уверяют в полном понимании их стремления запять достойное место в современном обществе и вместе с тем стараются вбить клин между руководителями и членами «новых левых» организаций.
В меморандуме о «новом левом» движении, подготовленном одним из комитетов сената США, содержался ряд рекомендаций, выдержанных в подобном тоне. В нем, в частности, указывалось: «Вероятно, лидеры за некоторыми исключениями неисправимы. Но не следует выбрасывать из поля зрения десятки тысяч невинных, идеалистически настроенных молодых людей, которых лидеры «нового левого» держат в настоящее время в тисках. Наоборот, есть все основания надеяться, что подход с пониманием и симпатией поможет этим тысячам честных молодых людей, считающих себя ныне частью «нового левого движения», преодолеть свою враждебность к обществу и посвятить свой талант не бессмысленной задаче ломки и разрушения, а задаче созидания и совершенствования».
Тех же результатов, но не лестью и заигрыванием, а другими способами, стремятся добиться представители другого направления американской буржуазной социологии, уделяющие большое внимание исследованию бунта молодежи. Для многих из них исходным моментом служит концепция о плюралистичности современного мира, об однотипности индустриального общества. В частности, Збигнев Бжезинский и Самюэл П. Хантингтон развивают идею о том, что «идеологические и политические требования должны быть ограничены», что «индустриализация
Получается весьма странная и противоречивая картина. С одной стороны, 3. Бжезинский и другие представители «теории конвергенции» стараются создать видимость, что объектом их заботы и размышлений является не попытка сохранения и укрепления капиталистического общества, а будущее всего человечества. С другой стороны, всячески протаскивается идея, что с успехами хозяйственного развития в социалистических странах, и в первую очередь в Советском Союзе, «подрывается политическая дисциплина и идеологическая ортодоксальность», представляемые ими как сущность социалистического общественного устройства. Подобный трюк потребовался авторам для другой подтасовки, сводящейся к тому, что марксистско-ленинская идеология не выдерживает якобы проверки временем. Следовательно, именно от нее следует в первую очередь отказаться. 3. Бжезинский и С. Хантингтон сами вскрывают ложность концепции о плюрализме в идеологии, когда касаются вопроса о носителе марксистско-ленинской идеологии в США, которым является коммунистическая партия. Они прямо заявляют о том, что в 20-е и 30-е годы Компартии США еще можно было дать определенную свободу, поскольку Советский Союз не был тогда «основным соперником Соединенных Штатов», но не в 50-е и 60-е годы, когда соотношение сил между этими странами изменилось.
3. Бжезинский и С. Хантингтон связывают возникновение радикального движения в США с проблемой отчуждения. Однако они не связывают отчуждение с характером процесса труда при капитализме, а рассматривают его исключительно как «следствие быстрых социальных изменений, разрыва традиционных устоев, быстрой индустриализации и урбанизации» и т. п., что, в свою очередь, может привести к отрицанию существующей политической системы. А это, по их словам, было бы равносильно «мечу, занесенному над головой американской демократии», основой для «демагогических нападок на существующую политическую систему». 3. Бжезинский и С. Хантингтон пытаются убедить читателя, что в США нет реальных причин для такого рода настроений, поскольку идеология здесь играет лишь минимальную роль в общественных преобразованиях, которые могут быть осуществлены посредством умеренных реформ, соответствующих уровню индустриального развития. Таким образом, если будущее человечества зависит исключительно от уровня индустриального развития, которое, как якобы свидетельствует опыт США, не связано непосредственно с характером форм собственности и политической надстройкой, революции, делают вывод авторы, далеко не обязательны и даже вредны. 3. Бжезинский «разработал» даже «теорию», суть которой сводится к тому, что большинство революций терпело поражения, поскольку они были направлены не в будущее, а на защиту прошлого, отживших свой век классов и социальных групп. Приводя в подтверждение своих рассуждений луддизм, чартизм как «отблески аграрного общества, вступающего в индустриальную эру», а также анархизм, фашизм, хунвэйбинов, он заявляет, что и «некоторыми из последних выступлений руководили люди, которые во все большей степени лишаются какой-либо существенной роли в технократическом обществе», а потому «их реакция отражает сознательное и, что еще более важно, неосознанное понимание того факта, что сами они становятся исторически устаревшими». Подобные спекуляции потребовались 3. Бжезинскому для обоснования вывода, что протестующие американские студенты отнюдь не революционеры, а, напротив, контрреволюционеры. Подобных взглядов придерживаются и некоторые другие американские социологи.
Не стоит говорить о том, что приводящиеся Бжезинским в подтверждение своей концепции движения далеко не одинаковы по своим идейным истокам, социальной базе и политической направленности. Следует, однако, отметить его попытки выхолостить социально-политическое содержание современного движения протеста в США. Бжезинский делает намек, что во главе движения стоят представители мелкой буржуазии, экономические основы воспроизводства которой в условиях государственно-монополистического капитализма и научно-технической революции быстро ликвидируются. Но он забывает или старается забыть о том, что выходцы из мелкой буржуазии не просто деклассируются. Многие из них вливаются в ряды передового класса, пополняя ту часть трудящихся, которая занята интеллектуальным трудом, но работает по найму, подвергается непосредственной эксплуатации. Таким образом, налицо объективные предпосылки для их перехода на политические позиции рабочего класса. Более того, будучи наиболее образованной частью того, что Маркс называл «совокупным рабочим», непосредственными творцами современной науки и техники, они не стремятся к уничтожению результатов своего труда, а заинтересованы в наиболее эффективном функционировании современной техники, в такой организации производственного процесса, которая вела бы к преодолению отчуждения. А этого можно добиться только посредством ликвидации авторитарно-бюрократического государственного аппарата, частной собственности, посредством участия широчайших масс трудящихся в управлении производственными и общественными процессами.