Молодинская битва. Риск

Ананьев Геннадий Андреевич

Вскоре совет начался. Не спешили с выводами воеводы, долго размышляли, а ясности все не было.

— То сам князь Воротынский воду мутит, теперь вот его стремянный. Я посылал станицы за Шиворонь-реку. Не единожды. Тихо в степи, ни тебе разъездов басурманских, ни тебе ископотей, — недоумевал князь Шуйский.

— А мне не нравится, что сакм нет, — возразил Морозов. — Каждый год с ранней весны шныряют. А нынче что-то не кажут носа. Похоже, неспроста.

— Видать, прав князь Воротынский: на Казань увел свои тумены Магметка, — по-своему повернул ответ Морозова Шуйский.

— Не иначе, — поддержал главный воевода князь Вельский. — Оттого, разумею, нынче большой рати нежди. Прогоним

от верховий Оки, на том дело и кончится. На следующий год — тогда готовься. Ополчатся Казань и Крым. А нынче не успеть им. Менять поэтому решения своего не стану. Только повелю полку правой руки на Воротынск идти, а потом уже, гоня татар, идти на подмогу полкам левой руки ц сторожевому, которым так и двигаться на Одоев. Соединившись под Одоевом, направиться к Белёву. Пусть бьют и гонят басурман, бьют и гонят.

До самой степи.

Свой Большой полк князь Вельский никуда от Серпух хова не послал. Держал под рукой. На всякий случай. Как свой личный резерв.

Гонцы к князю Ивану Воротынскому спешили. Согласно приказу главного воеводы, меняли коней на заслонах, которые стояли на всех бродах и переправах через Оку, успевая при этом пересказывать полученные от языков сведения, внося тревогу в души ратников. И гонцам, и ратникам, да и малым воеводам, возглавлявшим заслоны, многое было непонятно, и это их весьма тревожило — неведомое всегда пугает.

Скакали гонцы-казаки от заслона к заслону, быстро приближаясь к Коломне, а в это самое время скакал с пятью тысячами своих отборных воинов Мухаммед-Гирей. Половину тумена он оставил брату, чтобы не оказался тот бессильным, случись какое непонимание со стороны луговых чувашей и черемисы. Мухаммед-Гирей не делал даже долгих остановок, летел черным вороном по Ногайскому шляху к основным своим силам, его ожидавшим.

Стремительность в действиях — достоинство Мухаммед-Гирея. Он не привык попусту тратить время. Но сейчас он спешил еще и потому, что хотел во что бы то нистало, опередить возможные последствия не очень-то взвешенного поступка брата Сагиб-Гирея.

Для чего он отпустил Шаха-Али? Да еще и воеводу? Не обязательно было предавать их смерти, с этим Мухаммед-Гирей согласен, но для чего отпускать? Не поедет же Шах-Али в свой Касимов, наверняка поначалу отправится в Москву. Да, он — пеший, но коней он может купить, могут их дать и князья нагорной стороны; да и своих жен он вполне может оставить какому-нибудь князю на попечение, а сам скакать в Москву; ну и воевода, скорее всего бросит Шаха-Али и поторопится к своему царю. Хотя Сагиб-Гирей схитрил, пообещав, что вскорости пошлет мирных послов, кто может предсказать, поверит ли этому князь Василий, не начнет ли спешно ополчать свою рать — такого поворота событий Мухаммед-Гирей не хотел, ему важна была внезапность. Только она позволит захватить врасплох князя Василия, который возомнил о себе, что он царь российский, а не раб Орды.

Опасения Мухаммед-Гирея, как покажет время, были напрасными.

Шах-Али с воеводой тоже спешили. Они двигались вместе с рыбаками, на подводах которых восседали жены Шаха-Али. И совсем недалеко оставалось им до Воротынца, откуда понесут их ямские кони от яма до яма в Нижний, во Владимир, в Москву. Привычно ямское дело на Руси, еще при Батые заведенное, отработано до безупречности. Без остановок помчат Шаха-Али с воеводой Карповым, и только гонец от них к царю Василию Ивановичу поскачет быстрее, тоже меняя коней на ямах. И то верно: гонец — один. Его ничто не обременяет. Скачи себе и скачи.

Едва Шах-Али с воеводой и женами своими миновал Владимир, гонец уже предстал пред очи царя Василия Ивановича, озадачив его и расстроив.

«В ссылку его! В Белоозеро! И воеводу туда же!» — гневно решил

поначалу государь, но вскоре гнев отступил перед напором здравого смысла. Славный родитель его действовал хитрей. Он не оставил Мухаммед-Амина, когда тот не смог удержаться на казанском троне, уступив его хану Али, и оказался дальновидным: пришло время, на трон Казани снова сел Мухаммед-Амин, и многие годы мир и покой царили в Среднем Поволжье, не налетали казанцы ни на Нижний Новгород, ни на Кострому, ни на Муром, ни на Галич. Пока, верно, не предал своего попечителя коварный шах. Но это — уже другая история. Шах-Али тоже может в конце концов предать, но пока он поступает честно, его нужно всячески поддерживать. Вернется еще его время. Обязательно вернется.

— Царя Казани нужно встретить по-царски! — повелел Василий Иванович и тут же назначил бояр, кому надлежало выехать навстречу Шаху-Али.

Замелькали после этого гонцы от бояр к царю, от царя — к боярам, а Василий Иванович продумывал, как, не теряя своего царского достоинства, встретить Шаха-Али с надлежащей пышностью. И куда его определить. В Касимов? Но там государит брат Шаха-Али Джан-Али. Не сгонять же того. Давать новый удел? И так много казанских вельмож со своей челядью и дружинами сидят в российских пределах. По договору с Улу-Мухаммедом. [102] По тому же договору Мещера отдана была его брату Касиму в наследие роду их. Как выкуп за освобождение Василия Темного. В дополнение к золоту и серебру. Договор этот держал и сын великого князя Иван Васильевич, держит и он, внук заключившего столь унизительный для России договор. Более того, даже Кашира, пожалованная в свое время Абдул-Латыфу, пока еще за его наследниками. Не достаточно ли?

102

Улу-Мухаммед (Улу-Магомет) (?-1445) — хан Золотой Орды, основатель Казанского ханства.

«Оставлю при дворе», — наконец-то решил судьбу Шаха-Али Василий Иванович. Но не перед лицом же держать? Все время станет напоминать своим присутствием, что прозевали Казань. Да и сам он весьма неприятен для глаза: длиннорук, большеголов, с телом не отрока, а бабы вислозадой. К тому же, лишний свидетель при разговорах о государственных делах нужен ли? Татарин он и есть татарин.

Выход все же нашелся. В сельце Воробьеве, у Москвы-реки, пустовал дворец, построенный еще Софьей Витовной, [103] его, Василия Ивановича, прабабкой. Срублен он из дубовых бревен. Устроен знатно, пригоже. Да и служб вполне достаточно для слуг и малой дружины ханской.

103

Софья Витовна (1371–1453) — дочь великого князя литовского Витовта, жена (1390–1425) великого князя московского Василия I. При малолетнем сыне Василии II управляла княжеством.

«Сам и отвезу туда Шаха-Али. И поохочусь заодно».

Василий Иванович не часто, но наезжал в этот дворец, чтобы развлечься соколиной охотой на дичь в Строгинском затоне и в пойме, погонять зайцев борзыми по полям и перелескам. Места за Воробьевыми горами красивые, дичи всяческой полным-полно, есть, где душе потешиться.

Распорядился Василий Иванович, чтобы немедля готовили дворец на Воробьевых горах для царя казанского.

— Да гляди у меня! Все чтобы ладом! Ни в чем чтоб нужды Шигалей не испытывал. Сам осмотрю!