Молодинская битва. Риск
Шрифт:
Окольничий кивнул согласно. Сказал даже:
— Поклонись от меня и всего города нойону!
Глаза все же посланцу неведомого добродетеля завязали.
Вратникам воевода строго-настрого приказал помалкивать о ночном госте, сам решил тоже никому ни слова о нем не говорить. Даже самым ближним боярам. Ни к чему лишние пересуды. А для себя, не сомкнув до самого утра глаз, определил линию поведения: поиграть с татарами в кошки-мышки.
В урочное время появились ханские послы. С солидной вооруженной охраной. Но не отворили им ворот до тех пор, пока охрана не отступила на требуемое расстояние. А дальше все пошло так, как и определил Иван Хабар-Симский. Он сразу же огорошил
— Мы изрядно сомневаемся, будто грамота царева, а не подложная.
— Князь Василий не царь, а раб светлого хана крымского Мухаммед-Гирея, да ниспошлет Аллах ему долгие годы жизни.
— Вот в этом у нас сомнения и есть. Мы пошлем гонца к государю нашему царю Василию Ивановичу, дай Бог ему крепкого здоровья, и если он подтвердит, поступим по его повелению. Теперь же так: торгуйте, разрешаю, только в нескольких саженях от стен. И у своего стана.
Ворота не отворим. В город вас не пустим. Так и передайте своему, — слово «своему» воевода произнес с нажимом, — хану мое решение. И еще скажите: в случае нападения, рязанцы будут стоять на стенах насмерть. Всё. Жду ханского ответа. Согласный будет — мирно разойдемся, нападать повелит — Бог нас рассудит.
Мурза, возглавлявший посольство, начал требовать шертную грамоту, только Хабар-Симский, вроде бы даже не слыша слов мурзы, словно потеряв всякий интерес к ханским послам, повернулся к ним спиной и пошагал прочь. Двинулись за ним и бояре, а купцы и ремесленники присоединились к охранявшим ворота, окружили посольство и начали теснить его к выходу, одновременно приоткрывая створки ворот. С колокольни надвратной церкви не спускали глаз с подступов к ним, а за сигналами дозорных следили на всех улицах, выходивших на площадь перед воротами, чтобы мигом вывести ратников, которые до поры до времени укрывались во дворах.
Крымский хан не снизошел до того, чтобы ответить какому-то безродному воеводе, он лишь собрал всех огланов, темников и казачьих атаманов, чтобы распорядиться о подготовке к нападению на город. Он так и начал свою речь:
— Мы намерены наказать непокорных горожан, а для Хабара изобретем достойную его упрямства казнь…
Намерение хана никому не легло на душу. Сражение есть сражение. Удачным оно будет или нет, рассудить трудно, а первыми на верную гибель придется гнать к стенам полоняников. А это значит — потеря богатства. Кого тогда продавать в Кафе на невольничьем рынке за золото и серебро? Возражать хану никто, однако, не посмел. Кроме атамана казаков Дашковича. Да и тот не возражал, а лишь советовал:
— Твое, светлый хан, решение справедливое и угодное всевышнему. Но можно поступить и так: начнем торги поближе к стенам и каждодневно станем к ним подступать. Незаметно. Городская стража к этому привыкнет. Чего им безоружных опасаться. А кроме сабель для захвата ворот ничего и не нужно ни моим казакам, ни твоим смелым воинам. Отворят они ворота, чтобы впустить выкупленных пленников и приобретших рухлядь, мы на их плечах и ворвемся в город.
— Ты прав, — согласился Мухаммед-Гирей. — Пусть так и будет. Мы еще думаем, чтобы пленники убегали бы из нашего стана. Немного, но пусть сбегут. Тогда мы потребуем их вернуть.
Это было уже лишним и даже вредным, ибо могло насторожить подозрительного Хабара-Симского или кого-либо из его окружения, только как сказать об этом хану — разгневается, головы тогда не сносить.
На следующее утро базар, шумный, многолюдный, заработал. Прибывали верхами и на бричках родичи пленных, чтобы выкупить своих из неволи, а сторговавшись, либо спешили восвояси, либо за крепкие стены города. Богатеи появились, чтобы купить достойные их кошелька украшения либо
121
Мягкая рухлядь — меха.
В них, кстати, начали прошмыгивать беглецы. Среди них был даже князь Федор Оболенский. [122] Он-то и надоумил Хабара-Симского установить на стенах близ главных ворот пушки да ратников держать в засаде.
— Видится мне, не зря базар все ближе и ближе к стене… Не за здорово живешь и ротозеют басурманы, дозволяя пленникам сбегать. Не коварство ли какое?
— Раскидывал я умишком своим по сему поводу, — ответил Хабар-Симский, встретивший князя и устроивший гостя в своих покоях. — Как пить дать станут требовать возврата сбежавших. Я их пока по дворам не пускаю. В монастыре, бедняг, держу. За стенами.
122
Оболенский Федор Васильевич (?-1508) — князь, воевода, участник русско-литовской войны, в 1497 и 1499 гг. ходил походом к Казани, возглавлял полк Правой руки в Смоленском походе в 1508 г., убит при штурме Мстиславля.
— Разумно. Верно и то, что не дремлешь. Дозволь и мне, воевода, ратников к сече готовить.
— Тебе бы, князь, воеводство взять. По роду…
— По роду, говоришь. Что верно, то верно. Только я так рассуждаю: сумел ты ежели грамоту цареву у татар выманить, не отворив ворот, тебе и продолжать дело начатое. А с меня не убудет, если я тебя уважу. Не обесчестит меня, не унизит.
На том и порешили. Крикнули главного пушкаря Иордана-немчина. Повелели:
— Ночью пушки у главных ворот поставь. Только так, чтобы не видать их было снаружи. Ядер побольше наготовь да зелья. Ратников-пешцев да казаков городовых бери, сколько понадобится.
— Ядра поднесем, не вопрос, только, как я считаю, нужно побольше дроба. Дроб гуще сечет, когда многолюдно.
— Ишь ты, — одобрил Хабар-Симский. — Смышленая у тебя голова, хотя и немчинская.
Ночью добрых полдюжины затинных пушек перетащили к главным воротам, приладили их чин чином к бойницам, что значит при нужде не тратить времени зря, а рядом, под навесом, наготовили огнезапас. Остаток ночи пушкари коротали в надвратной церкви, которую священник держал в это тревожное время отворенной, специально для укрытия ратников, ради которых и службу в ней служил. Прихожан в те дни в надвратной церкви не жаловали.
Утром, как и предполагали воевода Хабар-Симский и князь Федор Оболенский, базар начался, почитай, под самыми стенами города. Уже на мосту через ров перед воротами торговцы раскинули свой товар. А товару награбленного видимо-невидимо, полоняников, связанных арканами, бессчетно; ждут-пождут басурмане, когда покупатели повалят из ворот, а тех все нет и нет. Сами татары меж собой рядятся, по рукам бьют, купцов же русских всего ничего. Не более сотни. Бойчей лишь там, где полон на продажу выставлен. Челночат русские меж связок, выискивая своих, женщины осиротелые сговор ведут с приглянувшимися мужиками, чтоб за выкуп в жены взяли, — там радость и горе перемешались густо, не распутаешь.