Молодинская битва. Риск
Шрифт:
Евстафий Дашкович, как только хан Мухаммед-Гирей получил согласие города на переговоры, вновь к нему со своим советом:
— Повели полусотне казаков сопровождать твое, светлый хан, посольство. Своих воинов еще добавь. Только ворота откроются, мы вратников побьем и — пусть мои казаки мчатся в город. Они в седлах станут ожидать сигнала.
— Пусть будет так, — подумав немного, ответил Мухаммед-Гирей. — Только непокорного воеводу не тронь. Живого нам его доставишь. Не хотел миром, на аркане притащат. Мы с ним сами поговорим.
Злорадная усмешка долго не сползала с лица хана. Он уже придумал казнь, какую свершит над
Увы, и этот план атамана Дашковича не удался. Представители города, выполняя наказ воеводы, не согласились открывать ворот, пока все ратники, сопровождавшие ханское посольство, не удалятся на полверсты от стены. А если ханские послы опасаются входить в город без охраны, горожане сами готовы выйти к ним. Тоже без охраны и без оружия.
Как ни метал громы и молнии Мухаммед-Гирей, как ни досадовал Дашкович, им ничего не оставалось делать, как принять условия упрямцев.
Переговоры, как и следовало ожидать, окончились ничем. Высокомерно один из мурз прочитал цареву грамоту и потребовал, чтобы немедленно отворили бы ворота, не гневили властелина своего, светлого хана Мухаммед-Гирея; посланники рязанские покорно, как могло показаться, выслушали мурзу, иные из них даже кивали в знак согласия, но ответили так, как повелел воевода.
— Мы люди подневольные. Как Иван Хабар скажет, так и поступим. Хотите здесь ждите его слова, хотите в иное какое время вновь впустим сюда.
Наседал мурза, серчая и горячась, требуя немедленного исполнения ханской воли, только горожане с наигранной покорностью твердили одно и то же:
— Мы люди подневольные. Под царем ходим, а воевода — око его здесь…
Взбешенный мурза пригрозил немедля пойти на приступ, но и этим не сломил покорное упрямство и в конце концов прошипел злобно:
— Зовите своего Хабара! Мы будем здесь ждать его!
Не вдруг появился окольничий [120] на площади у главных ворот, где шли переговоры, долго испытывал терпение ханских послов, и не каприза ради, а чтоб они в злобе своей совсем потеряли разум.
120
Окольничий — придворный чин и должность в XIII — нач. XVIII в., первоначально в функции входило устройство и обеспечение поездок князя и участие в приеме и переговорах с иностранными послами.
Появился в парадных доспехах, но без оружия. Сопровождала его целая дюжина ратников.
— Это — бесчестно! — воскликнул мурза. — Мы не взяли своих воинов, отчего ты с охраной?!
Хабар-Симский махнул рукой ратникам, и те, моментально повернув коней, покинули площадь.
— Угодить гостю, хотя и незваному, для хозяина честь и радость. — И почти без паузы, опережая мурзу, заговорил о главном: — Мне поведали, будто шертная грамота царя нашего Василия Ивановича у тебя, почтенный мурза. Иль это такая безделица, что любому мурзе можно ее с собой таскать?
— Вот она! — воскликнул гневно мурза и помахал свитком. — На ней печать вашего князя!
— Эдак, издали показавши, все что угодно можно выдать за грамоту. Можно гляну?
— Покажи! — приказал мурза толмачу, передавая ему грамоту. — Пусть сомневающийся убедится.
Хабар-Симский доволен, что довел
«Лучше в бою погибнуть. Чем в бесчестии!» — решил все же он и сказал, будто сомневаясь:
— Писарь мой хорошо знает руку царева писаря. Пошлю грамоту эту ему, пусть скажет, истинно ли царева она, не подделана ли. Завтра в полдень дам ответ.
— Хан велит немедленно открыть ворота!
— Потерпите чуток. Завтра в полдень я скажу свое слово.
Будто кочергой в углях поковырялся Хабар-Симский либо палкой собак додразнил до предела. Орал взбешенный мурза, да толку от того чуть. Воевода смиренно ответствовал ему, что, не проверив-де истинность царевой грамоты, не может он ей подчиниться. Ничего не оставалось делать послам — покинули город, оставив в нем шертную грамоту. И только затворились за ними ворота, тут же разгорелся спор среди представителей сословий, но не по поводу того, выполнять ханские требования или нет (теперь уже всем было ясно, что, если впустят татар, не жить городу), спор пошел о том, возвращать ли цареву грамоту ханским послам. Большинство советовало вернуть от греха подальше, ибо боялись возможного царского гнева, что тоже далеко не мед, но прозвучали и такие слова: можно, мол, прикинуться, будто не поверили в подлинность грамоты.
Идея эта понравилась Ивану Хабару-Симскому, только он повернул ее на свой лад.
— Кончаем базар. Грамоты я не верну. А в том, что она не государем писана, я убедился. Подложная она.
Сам-то он уверился, и по печати, и по руке царского писаря, что она настоящая. Еще в одном был уверен, что приступа городу не избежать, и потому поставил точку разноголосому спору:
— Сейчас же станем готовиться к защите стен. Порох и ядра поднесем к пушкам, смолы как можно больше, только костры для нее разведем завтра, как послов татарских спровадим за ворота. Стрельцов и лучников тоже после этого на стены поставим. Пока же так поведем себя, будто ни о каком штурме вовсе не размышляем. И еще… Главное. Без моего разрешения никого из города не выпускать. Никого! Кто нарушит это мое повеление, прикажу живота лишить! Впускать тоже по моему повелению! Через стены тоже чтоб даже мышь не проскользнула!
Осторожность не зряшная: вдруг среди вот этих, кто собрался решать судьбу города, окажется изменник, который поживы ради выдаст хану и намерения самого воеводы, и планы защитников, — а такое ой как нежелательно, — особенно решение не возвращать грамоту.
И все же ворота ночью отворились. Чтобы впустить настойчиво требующего представить его пред очи главного воеводы города. Иван Хабар, кому о том сообщили, велел без промедления доставить домогавшегося к нему в палаты, завязав прежде глаза.
Разговор был короткий. Перебежчик, из ногаев, не назвал имени пославшего его, сказал лишь, что верить тому, кто послал, можно и нужно, ибо он когда-то служил у князя Воротынского стремянным, а теперь нойон тумена.
— Велел передать, будто Мухаммед-Гирей подарил город казакам атамана Дашковича. На разграбление отдал. И еще сказал мой господин: крымский хан долго стоять под городом не станет, скоро убежит в свой улус оборонять его от астраханской орды. Всё. Мне нужно сейчас же возвращаться.