Молодинская битва. Риск
Шрифт:
Он не стал спускаться с колокольни. Оттуда спросил послов, с чем пожаловали.
Ответ ожидаемый: вернуть сбежавших пленников и, кроме того, выдать всех, кто стрелял из пушек по безоружным торговцам. Иначе — город будет сравнен с землей. Ни один человек не останется жив.
— Сбежавших полоняников мы вам возвратим. Завтра утром…
— Сейчас!
— Завтра утром, — продолжал Хабар-Симский, словно не слыша требовательных криков. — Нам нужно время, чтобы всех найти и собрать.
— Сейчас!
— Повторяю: сейчас не получится. Нужно время, чтобы выяснить, кто выкуплен, кто сбежал.
— Пусти тех, у кого сбежали. Они сами найдут своих рабов!
— Губа не дура, — хмыкнул Хабар-Симский, а послам крикнул: — Сейчас распахну. Держи карман шире. — И жестко: — Сказано, завтра утром, значит, завтра утром!
Сейчас вынесут вам выкуп за князя Оболенского. Сколько?
— Сто рублей! — крикнул один из вельмож. — Князь мой, и я назначаю сто рублей!
«Ничего себе, загнул!» — возмутился воевода, но, подумав, что иного выхода нет, согласился: — Сто так сто.
Послал тут же слугу к себе за деньгами. Наказал, чтобы серебро принес, не золото.
Слуга не вдруг воротится, исполнив повеление, оттого воевода продолжил переговоры. Теперь о пушкарях.
— Не кто стрелял виновен, а кто повелел стрелять. Он за все в ответе.
— Пусть будет так. Отдай, воевода, виновного сейчас. Так повелел хан!
— Ваш хан мне не указ. Мы сами решим, как поступить с виновным. И вам скажем.
— Сейчас! Сейчас!
Один из послов вскинул бунчук, помахал им, и со всех сторон двинулись плотные ряды черных воинов. Как саранча. Ближе и ближе. Только не ускоряют движение, а замедляют шаг. Вот и вовсе остановились грозной стеной. На безопасном от пушечного выстрела расстоянии. Жутко от их молчаливой грозности.
— Сейчас! Или — приступ!
— Смекай, воевода, не по-татарски выходит, — проговорил вполголоса князь Федор Оболенский. — Давно бы дуром поперли, коль не мешало бы им что-то…
— И то, смотрю, полона перед собой не гонят. Думаю, то и мешает, о чем лазутчик уведомил нас. Потяну до утра время. За тебя выкуп вышлю, чтоб успокоить послов, а остальное: поживем — увидим.
— Давай, воевода. Виновного! Чего молчишь?! Хабар-Симский уже твердо решил не выдавать Иордана-немчина, сам наказать его накажет, а врагам на мучительную смерть — ни за что. Добрый пушкарь. Да и городу службу служит честно. Всю жизнь проклинать себя станешь, если труса спразднуешь.
Только зачем дразнить татар упрямством? Лучше поиграть с ними в кошки-мышки. Крикнул в ответ:
— Погодите. Сейчас воевод младших да бояр скликаю. Они присудят, как поступить. Не волен я самолично…
— Мы не уйдем, пока не дадите виновного!
— Погодите малость. Дайте обсудить.
Тумены стоят молча. Кони под послами перебирают копытами от нетерпения, вырывают поводья, а воевода с князем ждут бояр и воевод, чтобы начать совет у татар на виду.
Воеводы во всех доспехах и с оружием, бояре в парадных зерцалах поднимались на колокольню не очень дружно, но когда наконец наполнилась она до отказа, Хабар-Симский начал рассказывать о требовании татар и о своем им ответе.
Долго молчали все, переваривая услышанное, и первое, что было сказано, воеводу поразило:
— А то и впрямь немчина-пушкаря выдать с головой.
Чтоб другим-иным неповадно было самовольничать.
Не все, но многие бояре поддержали это предложение, поначалу робко, но затем все уверенней и уверенней доказывая противникам, что одной, к тому же неправославной, душой спасти можно и нужно город или, по крайней мере, сотни душ, которые погибнут в сражении.
Иван Хабар помалкивал, дав знак и князю Оболенскому, чтобы тот тоже не вмешивался. Выгода в том была явная: пусть послы татарские поглядят, что не он, воевода, единолично решает, да и решения принимаются не так просто.
Когда же прошло достаточно времени, страсти уже начали выплескиваться через край, Хабар-Симский, спиной специально повернувшись к татарам, чтоб не видели басурманы его гневного лица, рубанул:
— Довольно базара! Как погляжу я, креста, на многих из вас нет! Пушкарь города ради пальнул! Вас же спасаючи, на самовольство рискнул! А вы?! Не отдам пушкаря! За самовольство накажу, но сам! — обвел всех гневным взглядом, готовый дать отповедь каждому, кто посмеет перечить, но бояре и воеводы замолкли, тогда Хабар-Симский, сменив тон на спокойный, вновь заговорил: — Вот что думаю: нужно бы собрать деньги да откупить бежавших из полона. Я от себя откупаю князя Оболенского, да еще четвертной в общий котел.
Не столь щедро, как сам воевода, бояре все же раскошелились. Определили, что требуется разослать по всем улицам глашатаев, пусть объявляют людям о решении боярско-воеводского совета.
— Добро. Так и поступим. — И повернувшись к послам ханским, крикнул им: — Пленников, от вас бежавших, к утру соберем всех и вам передадим. Либо выкупим. Пушкаря за самовольство накажу сам. Он передо мною виновен, а не перед ханом. Выкуп за князя Оболенского отдаю сейчас. Определите, кого отрядите за деньгами.
— Именем хана повелеваю, — крикнул возглавлявший посольство мурза, — тех, кто стрелял, и тех, кто сбежал в город от своих хозяев, выдать сейчас!
— Хан твой для тебя повелитель, а не для меня! Будет так, как я сказал! Упираться станете, ничего не получите. Даже за князя Оболенского выкуп. — И махнул рукой собравшимся на колокольне. — Аида вниз. Довольно из пустого в порожнее переливать.
Снизу прокричали:
— Высылай выкуп за князя. Все остальное решит Мухаммед-Гирей, да благословит его Аллах.
— Своего человека из ворот не выпущу. Отрядите от себя одного. Всем остальным стоять на месте. Учтите, пушки у нас заряжены.
Деньги были переданы быстро через едва приоткрывшиеся ворота, и тут же воевода разослал по всему городу глашатаев со сборщиками пожертвований, а сам с князем Оболенским принялся еще раз осматривать, все ли готово к отражению врага.
На стенах ратники не дремали. Горели и костры, которые поддерживали горожане-добровольцы под котлами с водой и смолой; поступали сведения воеводе и князю, что сбор денег на выкуп пленников идет споро — настроение у Хабара-Симского и Федора Оболенского было приподнятое еще и оттого, что татары не напали сразу и, похоже, не нападут вовсе.