Молодость Мазепы
Шрифт:
XXXVIII
Девушка стояла перед Мазепой, тоже окаменевшая от изумления, широко раскрыв глаза. Несколько секунд они стояли так молча друг перед другом, не произнося ни одного слова.
Изумленный полковник тщетно переводил свой взор с одного на другую, стараясь открыть причину такого непонятного изумления, наконец, терпение его истощилось.
— Да что это такое, Марианна! — воскликнул он. — Виделав ты его где-нибудь, что ли?
— Отец, — ответила девушка, оправившись от изумления, это тот лыцарь, который спас мне жизнь.
— Спас тебе жизнь? Как? Что? Когда? — вскрикнул изумленный полковник,
— В лесу… когда кабан подсек ноги моему вороному. Лицо полковника просияло.
— Так это ты? — заговорил он радостно, делая шаг навстречу Мазепе. — Господи Боже мой! Вот-то радость! Ну, иди ж, идя сюда, дай я тебя расцелую да подякую, ведь большей услуги мне никто не мог учинить: вот эта упрямая дивчина у меня одна. Ха-ха! А я-то еще тебя и в хату не хотел пускать! Вот старый дурень, ей-Богу! — с этими словами полковник крепко обнял Мазепу и запечатлел на его щеках три звонких поцелуя и, отстранившись от Мазепы, но все еще держа его за руку, произнес с лукавой улыбкой: — А ты отчего мне сразу не сказал? Ей-Богу, чуть-чуть не довел до греха!
— Да как же мне было сказать? — улыбнулся Мазепа. — Ведь я не знал, что прекрасная панна — дочь пана полковника и живет в этом диком лесу.
— Не зови меня панной, казаче, — ответила гордо девушка, мы с батьком польского шляхетства себе не просили, — зови меня Марианной!
— Вот какая она у меня «запекла», — подморгнул Мазепа Гострый, — дворян новых не терпит горше жидов.
— Если ты позволила называть тебя так, Марианна, то поверь мне, это будет гораздо приятнее, чем называть тебя ясноосвецоной княгиней, — поклонился девушке Мазепа, — но имени твоего я не забыл, я только проклинал себя тысячу раз за то, что не спросил тебя, чья ты дочь и где проживаешь.
— Зачем же тебе понадобилось это?
— Прости меня на прямом казацком слове: хотел еще раз увидеть тебя, потому что такой отважной и смелой девушки я не видел нигде и никогда.
На щеках Марианны выступил легкий румянец.
— Не соромь меня, казаче, — ответила она, — в тот раз проклятая рушница осрамила меня, но если ты останешься у нас и завтра, я покажу тебе, что умею попадать в цель.
— Что там говорить о рушницах? Рушница всегда и всякому изменить может, — перебил Марианну отец, — сабля да нож — самые верные казацкие друзи! А что уж храбра моя донька — так это ты, казаче, правду сказал, да… на медведя выходит, ей-ей! Одначе, что же это мы стоим, да и гостя на ногах держим? Проси ж садиться, угощай, чем Бог послал, Марианна! Ты не взыщи, пане ротмистре, за нашу справу: нет у нас здесь ни городов, ни садков, живем себе, как пугачи в лесу.
Он сел за стол, посадив по правую руку от себя Мазепу, а Марианна поместилась против них.
Хотя полковник и просил у Мазепы извинения за скромный ужин, но слова его были далеки от истины: весь стол был заставлен огромными мисами со всевозможными кушаньями, первенствующую роль среди которых играли трофеи собственной охоты. Здесь были копченые медвежьи окорока, дикие козы, кабаньи филе, соленые дикие утки и гуси и другие отборные кушанья. Между блюдами подымались высокие серебряные кувшины и фляжки.
— Ну, что будешь пить? Мед или венгржину? — обратился к Мазепе Гострый.
— Хоть и меду, мне все равно.
— Мед, так и мед, мед добрый, старый. Ну, наливай же келехи, Марианна, — обратился он к дочери и затем продолжал с улыбкой, —
Мазепа наклонил голову в знак благодарности на приветливые слова полковника и отвечал, чокаясь также своим кубком с полковником и с Марианной:
— Напрасно благодаришь меня, пане полковнику, — в этом «вчынку» виновницей была одна слепая доля, которая привела меня на ту пору в лес, но если ты это считаешь заслугой, то доля уже «стократ» вознаградила меня тем, что снова привела к вам.
— Хо-хо! — улыбнулся полковник, расправляя богатырские усы, — вижу, щедрый ты на слова, пане ротмистре, так совсем захвалишь нас с донькой: мы и вправду подумаем, что мы какие-нибудь важные птицы, а не опальные казаки. Одначе расскажи же мне, каким образом сталось все это, как пошел ты на ту пору в лес?
— Я ехал от кошевого запорожского Сирко посланцем к Дорошенко…
— От Сирко к Дорошенко? — перебила его с изумлением і Марианна.
— Да, от Сирко к Дорошенко. Но что же тебя удивляет в этом, Марианна? — переспросил девушку Мазепа.
— Так значит, ты наш, а не польский пан? — слегка запнулась девушка.
— Ваш, Марианна, и сердцем и душой, — отвечал с чувством Мазепа. — Я происхожу из старожитной украинской шляхты, отец мой, и дед, и прадед никогда не отступали от своей отчизны и православной веры, я же вправду служил сперва при польском короле, я думал, что можно еще с помощью ляхов успокоить как-нибудь отчизну, но теперь я изверился в них, я решил оставить навсегда Варшаву и остался навсегда при Дорошенко, хочу послужить, чем могу, заплаканной отчизне.
— И слава Богу, — заключил полковник, — какого там добра от ляхов ожидать, а такая голова, как твоя, сослужит нам немалую службу. Из груди девушки вырвался какой-то облегченный вздох.
— А мне говорили… я думала, — поправилась она, — что ты польский пан, но теперь, когда я знаю, что ты наш, казаче, вдвойне рада видеть тебя здесь.
Мазепа только что хотел спросить Марианну, кто это говорил ей, что он польский пан, но в это время к нему обратился полковник.
— Однако к делу, панове громадо, — заговорил он, «одбатовуючы» себе огромный кусок окорока и отправляя в рот за каждым своим словом гигантские куски. — Ты говоришь, что гетман Дорошенко спрашивает нас, как стоит здесь наша справа? Мазепа наклонил голову.
— Ширится повсюду и среди поспольства, и среди старшины. Работаем мы с донькой, да нежинский полковник Гвинтовка, старый честный казак, да переяславский Думитрашко, да Солонина, да Лизогуб, да Горленко, Самойлович, он хоть и хитрый лис, любит на двух лавах садиться, а голова у него не порожняя…
Затем полковник перешел к перечислению преданных Дорошенко сел, местечек и городов; он исчислил Мазепе точны силы Бруховецкого и количество находящихся по всей Украине ратных людей и определил ему тот путь, по которому лучше всего было бы двигаться Дорошенко.