Молодой Сталин
Шрифт:
В конце лета Свердлов переехал из Курейки в Селиваниху, а лучший друг Сталина Сурен Спандарян прибыл в соседнее Монастырское.
В конце августа 1914 года Сталин сел в лодку и поплыл в гости к Спандаряну. В Сараеве уже прогремел выстрел, убивший наследника престола Габсбургов – эрцгерцога Франца Фердинанда. Россия и великие державы оказались вовлечены в мировую войну. “Хищническая буржуазия воюющих стран втянула мир в кровавую бойню, – писал Сталин. – Массовое истребление… развалины… голод и одичание – все это для того, чтобы кучка коронованных и некоронованных хищников грабила чужие земли и загребала бешеные миллионы”.
Когда над Европой сгустился мрак, Сталин оказался не у дел, всеми забытый, разочарованный, обрученный против своей воли с беременной несовершеннолетней крестьянкой. Единственным событием, которое произошло с ним, был постельный скандал. 1914-й был не лучшим годом для Сталина. Где-то сражались великие державы – но здесь за буранами было не видно солнца и не слышно новостей. Сталин затерялся
Глава 35
Охотник
Сталин теперь был единственным ссыльным в скованной льдом сумрачной Курейке. Он близко общался с аборигенами – тунгусами и остяками. Делать здесь было нечего, но за выживание приходилось бороться: уже на краю деревни выли тундровые волки. Когда Сталин выходил на улицу по нужде, он стрелял из ружья, чтобы отпугнуть волков. Когда он ездил на санях, вокруг раздавался волчий вой. Сталин не мог забыть курейские волчьи стаи: вокруг его сибирской избы все время кружили враги. На полях документов в часы совещаний он рисовал волчьи головы, особенно часто – в конце жизни, замышляя последнюю кампанию Террора, дело врачей. Он рассказывал своим посетителям, что видел в годы ссылки, как крестьяне убивают бешеных волков.
Но почему-то Сталина это не тяготило: в Курейке ему начинало нравиться. Как ни странно, это был один из самых счастливых периодов его мрачной жизни. Друзьями его были песик по кличке Степан Тимофеевич или просто Тишка, которого подарили ему местные, рыбак-тунгус Мартын Петерин и жандарм Мерзляков. Беременность Лидии становилась все заметнее. В Сибири теперь жилось сносно, потому что Сталин начал регулярно получать деньги: в 1915–1916 годах было десять переводов общей суммой больше чем на сто рублей: он мог покупать еду, одежду и, если нужно, давать взятки [175] .
175
Эти денежные переводы вызывали у историков определенные подозрения, но суммы были слишком незначительными для жалованья агента охранки. Частично это были выплаты, положенные членам ЦК; как мы знаем, Свердлов получал гораздо больше. Тем не менее в 1938 году, во время Большого террора, этими сведениями попытался воспользоваться начальник сталинской тайной полиции – “кровавый карлик” Николай Ежов, ближайший приспешник Сталина, руководивший убийством более чем миллиона ни в чем не повинных людей, – когда начал понимать, что вскоре избавятся и от него. Ежов, который силился в пьянстве и разврате забыть о казнях и пытках, собрал компрометирующие материалы о своем хозяине и конкурентах – Берии, Георгии Маленкове и Хрущеве; он считал, что эти материалы обеспечат ему безопасность. Он нашел информацию о десяти денежных переводах на имя Сталина и хранил их в своем сейфе. Но никаких серьезных улик здесь нет. Три перевода – из Гори, от матери или от Эгнаташвили. Остальные семь – из Москвы и Петербурга; с ними общая сумма – 100 рублей (в основном переводы по 10 рублей, хотя были два покрупнее – по 25). Ежова все это не спасло: в 1938-м он был отправлен в отставку, в 1940-м – расстрелян. Любопытно, что Сталин не потрудился уничтожить ордеры – они были подшиты к документам Ежова, где их и обнаружил профессор Арч Гетти – он любезно показал их мне. Историю взлета и падения Ежова см. в кн. “Сталин. Двор Красного монарха”.
Он стал охотником-одиночкой. Это отлично соответствовало образу, который он для себя придумал: человек, идущий к священной цели, пробивающийся сквозь снега с одним только ружьем, не имеющий ничего, кроме веры, лишенный буржуазной сентиментальности, но всегда по-северному стойкий, даже когда случается беда. Всю жизнь он рассказывал Аллилуевым и товарищам в Политбюро о своих сибирских приключениях. Даже управляя Россией, он оставался охотником-одиночкой.
“Осип”, “Оська Корявый”, как его здесь называли, выходил на охоту один, с ног до головы одетый в оленьи меха. Он стал умелым охотником и близко сошелся с аборигенами. Лалетин не разрешал ему иметь свое ружье, так что крестьяне шли на хитрость: “Унесем ружье в лес, повесим по договоренности на такой-то ствол. Сталин в лес – и ружье есть”. Охотился он подолгу, бил песцов, куропаток и уток.
Курейчане начали уважать Оську Корявого, книгочея с трубкой. “И. В. очень любили местные жители, очень часто ходили к нему, ходил он к ним, часто просиживали у И. В. целые ночи. Он любил… порой веселое времяпрепровождение жителей”, – вспоминает Мерзляков.
Он покупал у тунгусов рыбу и оленину. Ему нравилось их молчаливое спокойствие и забавляло, что они почитают шаманов и верят, несмотря на православное крещение, в хозяев и духов, обитавших в Сибири. Кроме того, он изучал и перенимал их способы рыбалки и охоты.
Рыба и оленина составляли основу их бытия. Олени, питавшиеся лишайником, считались священными. Олени – это транспорт (если запрячь их в сани), одежда (мех), богатство (у самых богатых вождей были стада до 10 000 голов) и еда (вареная оленина). Петерин – вероятно, наполовину остяк – научил своего друга искусству рыбачить на Енисее. Сталин сам плел лески и выдалбливал проруби – об этом пишет Мерзляков, чьи воспоминания, записанные в 1936 году, – лучший источник о жизни Сталина в Курейке. Согласно рассказу самого Сталина в несколько готическом духе, он так хорошо научился ловить рыбу в проруби, что потрясенный остяк прошептал: “ Ты слово знаешь!” Сталину нравилась рыбная диета: “Рыбы было много, но соль ценилась на вес золота, так что мы складывали рыбу у них в нужнике; на двадцатиградусном морозе она задубевала, как штабеля дерева. Мы скалывали с нее наледь и сосали”. Ему стали попадаться крупные осетры. Однажды на реке его застала метель – он уже думал, что ему конец, но все же сумел добраться до берега. В другой раз он возвращался домой с друзьями-остяками. Улов был хороший – осетр и сайда. Сталин отстал от других. Внезапно налетела пурга. Курейка была далеко, но он не мог бросить рыбу, которой собирался питаться несколько недель. Пробираясь сквозь пургу, Сталин шел, пока не увидел человеческие фигуры. Он позвал их, но они исчезли. Это были его друзья – но, увидев его, с головы до ног покрытого белым снегом, они решили, что это водяной, и убежали. Когда он наконец добрался до избы и ввалился в нее, остяки закричали:
– Осип, ты?
– Конечно я. Не лешак же! – ответил он и провалился в сон; он проспал восемнадцать часов.
Ему угрожала вполне реальная опасность. Кочевникам было не привыкать терять людей на реке. Сталин вспоминал такой случай: “Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесенный… рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища”. Остяки как бы между делом объяснили, что их товарищ “остался там”. Сталин ничего не понимал, пока кто-то не сказал ему: “Утонул, стало быть”. Такое равнодушие удивило Сталина, но ему растолковали: “Что ж нам жалеть их, людей-то? Людей мы завсегда сделать можем, а вот кобылу… попробуй-ка сделать кобылу”. Сталин привел этот случай в своей речи 1935 года, говоря о том, как ценна человеческая жизнь, – но на самом деле этот опыт должен был научить его обратному.
“Пошел я раз на охоту, – рассказывал он своим приближенным Хрущеву и Берии за обедом уже после Второй мировой войны. – <…>
Енисей имел в ширину 12 верст. Я перешел Енисей на лыжах. Дело было зимой. Смотрю, на ветках сидят куропатки. <…> У меня было 12 патронов, а там сидели 24 куропатки. Я 12 убил, а остальные все сидят. <…> Я решил вернуться за патронами. Ушел назад, взял патроны и возвратился. А они все сидят”. “Как, все, все сидят?” – изумился Хрущев, а Берия попросил продолжать рассказ. “Да, все, – гордо ответил Сталин. – Я застрелил этих куропаток, взял веревку, привязал их к ней, а веревку привязал к поясу и поволок куропаток за собой”. Когда он пересказывал эту историю своему зятю Юрию Жданову, птиц оказалось уже тридцать, температура была –40, а самого охотника снова застигла пурга: из-за этого он потерял и добычу, и ружье, и саму надежду. Но, к счастью, его, теряющего сознание, нашла и спасла женщина (наверное, Лидия), после чего он проспал тридцать шесть часов [176] .
176
Незадолго до этого рассказа пожилой Сталин совершил такую же ошибку, как вице-президент США Дик Чейни в 2006 году: показывая, как он умеет стрелять, он чуть не подстрелил члена Политбюро Анастаса Микояна и ранил дробью двоих его охранников. Берия и Хрущев в послевоенные годы уже начинали ненавидеть дряхлеющего диктатора и смеялись над ним. Историю об охотничьем подвиге они слышали от Сталина не раз. Они в нее не верили. “Когда уходили и… заходили в туалет, то там буквально плевались: за зимний день он прошел 12 верст, убил 12 куропаток; вернулся – вот еще 12 верст; взял патроны, опять прошел 12 верст, снова застрелил куропаток – и назад. Это будет 48 километров на лыжах. [48 верст – примерно 51 километр]. Берия говорил мне: “Слюшай, как мог кавказский человек, который на лыжах очень мало ходил, столько пройти? Ну, брешет!” Хрущев соглашался: “У нас ни у кого не было сомнения в этом. <…> Потом я узнал, что Сталин, собственно говоря, и стрелять-то толком не умеет”. В 1920-х и 1930-х Сталин, когда уходил в отпуск, с удовольствем охотился, хотя и считал это пустой тратой времени.
В комнате Сталина образовалось что-то вроде медицинского кабинета. В Курейке никогда не было врача лучше: “И. В. сам лично помогал лекарством людям, заливал раны йодом, давал порошки”. Мерзляков рассказывает, что “инородцам” он “советовал бриться”: “Помню, одного он побрил и снабдил мылом”. Он страдал от ревматизма – после бани становилось легче, но эта хворь не покидала его до старости: во время долгих совещаний в Кремле он прислонялся к батарее. Сталин любил играть с детьми тунгусов, пел и возился с ними, иногда рассказывал о своем несчастном детстве. Маленькая Даша Тарасеева каталась у него на спине и просила: “Ты, дядя, кричи по-конячьи”. “Сама вцепится ему в волосы, а они густые и черные, как воронье крыло”. Когда у коровы Федора Тарасеева случились колики, Сталин показал изумленному хозяину то, чему научился еще мальчишкой в Грузии: он “прирезал нетель, а мясо прибрал и посолил, сделал все как хороший хозяин”.