Молодые и сильные выживут (= Закон фронтира)
Шрифт:
– Значит, мы не вспомним друг друга? – гнула свое Женя.
– Да откуда я знаю…
– Начнем с белого листа?
– Да о чем ты? – забеспокоился Гош, деликатно вырываясь.
– Гошка, ты же меня хочешь. Что тебя держит? Нам, может, жить осталось до утра.
Гош раздраженно крякнул.
– Я еще не засыпал, – сказал он по возможности мягко.
– Ты хочешь, чтобы в этот наш вечер, последний, я была счастлива?
– Да отчего же последний…
– Я чувствую, Гош. Так же хорошо, как чувствую то, что ты тоже этого хочешь. Ты же добрый, Гош. Сделай женщину счастливой. Она
Вода была теплая, а они – почти совсем голые и чересчур близкие люди, чтобы не выполнить последнюю волю друга. Гош понял: она действительно чувствует, что завтра – все, конец. Или, по крайней мере, вбила себе в голову, что этот аргумент подействует. И объяснять, что он хочет совсем не ее, а всего лишь соскучился по женской ласке… «Дурак, что с тобой? Это же так просто. Она права – забудь. Рассуди здраво – у тебя не осталось никаких шансов найти свою любовь. Не будь эгоистом».
Женя обвила его ногами за поясницу и целовала, целовала…
– Возьми меня! – хрипло выдохнула она.
«…Так пусть будет хоть что-то хорошее. Разве преданность этой девчонки не стоит того, чтобы быть вознагражденной? Какое я право имею ее мучить? Она такая славная…»
И тут же пришла мысль – а как там ОНА? Может быть, тоже сейчас думает о нем. Думает, что не встретит его больше никогда, что настоящая жизнь кончена и остается лишь прожить отпущенные дни по возможности нормально.
«И все-таки куда же я девал свое обручальное кольцо?!»
И Гош, еще секунду назад отвечавший на поцелуй девушки, застыл. Опустил руки. Посмотрел куда-то вбок отсутствующим взглядом.
Женя спрыгнула с него и, не говоря больше ни слова, ушла на берег.
Гош вдохнул полную грудь воздуха и сделал единственное, что было сейчас уместно, – исчез. Вынырнул на пределе, секунд через сорок, и поплыл, не оглядываясь, вперед.
На берегу хлопнула дверца «Лендровера».
«До чего же стыдно! Господи, Дымов, ну как ты мог? Что тебе, трудно было? А вот не мог! А вот трудно, и все тут! Полное размежевание тела и души. Тело исправно реагирует, а душа не хочет. И черта с два ее заставишь… Утопиться, что ли? Вот нырну сейчас со всей дури и выдохну. Да нет, здесь, похоже, неглубоко. Успею выскочить наверх. Инстинкт выгонит. Эх, Дымов, сколько тебя жизнь ни ломает, а ты все нормальный и нормальный… Порядочные люди давно шизофреники, а с тебя как с гуся вода. Кстати, очень теплая вода. Обожаю».
Когда он приплыл назад, Жени у машины не было. Не было еще одного автомата, пары магазинов, нескольких банок консервов, любимого пистолета Цыгана и его же рубашки, в которую Женя, похоже, завернула поклажу. Еще пропала Костина финка.
Гош сел в машину и врубил дальний свет. На миг ему показалось, что где-то у дороги мелькнул расплывчатый силуэт. Гош завел мотор и поехал к дороге, внимательно разглядывая траву. Но следов не нашел. Он еще покрутился для порядка, но быстро сообразил, что Женя нарочно ушла лесом, вовсе даже не к шоссе, и искать ее ночью по кустам бесполезно.
Тогда он вернулся на берег, к распластанным на одеялах телам, заглушил двигатель, сунул руку под сиденье и достал литровую бутылку водки. Нашел пластиковый стаканчик,
– Ваше здоровье, Регуляторы! – сказал он спящим, поднимая стакан. – Дай бог вам проснуться такими же славными парнями, какими вы были.
Выпил и закусил губу, чтобы не заплакать.
Наплакался он уже в этой жизни – дальше некуда.
Достал пистолет, взвел курок, поднял ствол к небу. И трижды выстрелил.
– А вот и салют по тебе, Георгий Дымов, – сказал он. – Ты жил как придется, но умер достойно.
Убрал оружие и снова потянулся к бутылке.
Выпил, отдышался, устало зевнул. Почувствовал, что вымотался до упора, физически и эмоционально. И с наслаждением подумал, что сейчас уснет. Будет спать и видеть сны о чудесной прошлой жизни.
Так и получилось.
Часть III
Пролог. В здравой памяти
Когда к длинной каменной штуковине напротив фасада Дворца пионеров – не то трибуне, не то просто ступеньке – пришел Дымов, его шестерка была уже не только полностью в сборе, но и хорошо подготовлена к игре. Даже чересчур хорошо. Рогалик оказался просто в зюзю. Лешечка делал вид, что нет. Зойка, неприязненно кривясь, сидела к ним спиной и глядела на Дворец, как будто там нарисовали что-то новенькое. Ирина и Любимов, наоборот, укоризненно рассматривали перестаравшихся игроков.
Дымову все ужасно обрадовались, Рогалик от полноты чувств даже чуть не упал с трибуны.
– Ты посмотри на этих гавриков! – воскликнула Ирина.
– Твоя работа? – спросил Гош у Любимова.
– Хотел подготовить команду, – авторитетно заявил тот. – Слегка. Но сам видишь, какая погода. Развезло молодых людей. Ничего, оклемаются.
– Ясен пень! – кивнул Лешечка.
– Дымов, тебя похмелье мучает?! – воинственно поинтересовалась Ирина. Гош хмыкнул, разглядывая пустую бутылку из-под «Метаксы». Он бы сейчас с удовольствием выпил, но давно было замечено, что самое продуктивное для него состояние – именно с похмела. Как минимум двадцать раундов Дымов будет злой и сообразительный.
– Мы тебе потом нальем, – пообещала Зойка. – Но сейчас не пей.
– Так нету же у вас.
– Вот именно.
– Любимов, тебя убить мало! – высказалась Ирина.
– Андрюха хороший! – вступился за благодетеля Рогалик.
– Мерзкий паршивец! Как мы будем играть?!
– Успешно, – процедил Гош. – Кто-нибудь уже зарегистрировал нас?
– Любимов.
– Ну вот, а ты говоришь – мерзкий… Не пора нам?
– Пусть еще посидят.
– Так их окончательно развезет.
– Я чувствую себя отлично, – сообщил Лешечка. – Просто замечательно.
– Может, разомнемся? – с горя предложила Ирина.
– Красненьким? – съязвил Гош.
– Ты бы хоть помолчал. Есть вопросы с телефонного чемпионата.
– Почему бы и нет?
Ирина достала из сумочки несколько листков.
– Так, – сказала она. – Слушаем. Позируя художнику Миллеру…
– Мюллеру?!
– Борману!!! Миллеру. Позируя художнику Миллеру, он сказал: «Я совершил в этой жизни немало славного и никого не сделал несчастным. Не подписал ни одного смертного приговора. Бывал мал, бывал велик». Ну? Время.