Молоко волчицы

Губин Андрей Тереньтьевич

Тихо и долго разговаривали братья, сохраняя перемирие. Бабы в балагане чутко прислушивались, но долетали только отдельные слова, фразы.

– Советам теперь не устоять...

– Белые генералы не удержатся... Юденича выкинули в Эстонию...

– А Колчака уже не остановить...

– Это по воде вилами писано...

– Уже известно, кого Деникин будет короновать на царство...

– Не удержится...

– Дай-ка твоего табачку...

На заре к балагану подъехал третий брат.

Спиридон спросил:

– Ты за белых или красных,

Глеб?

– Я сам по себе, самостоятельный. Мне всякая власть - нож острый. Шкуро тоже хлебушек подметает подчистую. Опять же мобилизации. И когда это кончится?

– Дело говоришь, Глеб Васильевич, - закурил Спиридон.
– Это жизнь райская: ни белый, ни красный - сам себе господин. Да только где же ты такую жизнь видал?

– Верно гутарит Спиридон: на два стула не сядешь, разве что промеж них, наземь. Два и есть только цвета: белый и красный, - поддерживает брата Михей.

– И собирается белый цвет на Москву несметной силой!
– говорит Спиридон.

– Вот увидишь, обломают они зубы о рабочие штыки: московский да питерский пролетариат - железный. Два года уже удерживают столицы. И мой тебе совет, от души, не ради агитации: бросай, Спиридон, косу, захватывай верных тебе казаков и чеши к нам в полк - командовать будешь ты, я буду комиссаром.

– Где он, полк?
– насторожился сотник.

– Ушлый ты, братец! Приезжай - увидишь.

– Так куда ехать?

– Не хитри, не с бабой, приезжай в любую балку - встретим. Решайся перемирие кончается. Не вернется Россия к старому, попомни мои слова.

– Не могу. Вроде измены получится.

– Нет тут измены для народа. Наоборот, получишь от народа награду.

– Нет, чужой буду у вас... как чужой и тут.

– Поедем, Спиря, - горячо просит брата Михей.

– Я уеду, а Фольку с Васькой повесят.

– Бери их с собой!

– А мать?

– Скроется.

– Поедем, Глеб?
– повеселев, спрашивает Спиридон.

– А скотину на кого оставлю? Нет. Воюйте уж вы, командиры.

Спиридон, однако, оседлал своего коня. Михей тоже взял седло и стал ловить свою белоногую кобылу, резвую и норовистую. Она не давалась даже Глебу, коноводу.

Невдалеке послышались выстрелы. К балагану подлетел Федька.

– Дядя Михей, спасайся, за мной скачут белые!

Кто-то нарушил перемирие. Белые всадники приближались. Михей беспомощно стоял с седлом в руках.

– Не судьба, Михей!
– сказал Спиридон.
– Скачи живо. Брось кобылу. Садись на моего, твоей не уступит. Месяцем зовут!

– А мою Зорька!
– Михей вскочил на коня и помчался за Федькой.

Глеб держал своего коня, который мог увязаться за Михеем, а Спиридон уже ласково потрепал гриву Зорьки - кобыла неожиданно присмирела, услышав топот, и новому хозяину далась.

– Кто тут был?
– подскакали белые конники.

– Два пацана, станичники, - ответил Спиридон.

– Вот мать иху так! Ночью прибыл какой-то полковник и разматерил атамана и есаула за перемирие - красных, говорит, тут на

одну понюшку не хватит, а вы с ними миры заключаете.

– Что за полковник?

– По фамилии Арбелин.

– Эге, - свистнул Спиридон, - знакомая фамилия, служили мы у него в полку. Где он квартирует?

– Наверное, в "Бристоле", а может, и в "Гранд-отеле".

– Это шишка крупная, тут он неспроста, надо с ним повидаться.

– Уже слышно: всем идти на Москву - и больным, и легко раненным, до пятьдесят лет - всем под ружье.

– Всю жизнь казаки шли на Москву - и ни разу не взяли!
– говорит Спиридон.

– Ты к чему это, сотник?
– покосился волчьей сотни казак. Запорожская Сечь разве не грабила Москву?

– К тому, что теперь непременно возьмем, - опустил глаза сотник.

– Выпить есть?
– спросил волчак.

– Вон у хозяина спроси, - Спиридон показал на Федора.

– Ваши бабы?
– облизнул губы волчак, видя Марию и Фолю.

– Наши, жены, с левого края моя, а с правого брата.

Услышав это, Глеб направился к Марии и завел с ней разговор. Казаки повернули в станицу.

УЧЕНИЕ О ЧЕРЕПЕ

По причине болезни печени князь Арбелин прибыл в станицу подлечиться целебной водой. Заодно возглавил тощий гарнизон, инвалидную команду. Все боеспособные силы ушли на северный фронт. Наступал самый решительный момент гражданской войны - поход Деникина на Москву.

За последние годы Арбелин почти не изменился, по-прежнему не сделал никакой карьеры и даже чином не вырос. Служил он давно по инерции. Его княжеское происхождение и философия - а он был философом - никого не интересовали. В белой армии была масса офицеров из низов, взводных ванек, и им вряд ли пришлись бы по душе аристократические теории князя.

Белый комендант занял люкс в "Гранд-отеле", свез туда половину курортной библиотеки, запасся винами, толковым поваром и искал хорошее общество. В станице он встретил знакомого Александра Синенкина. Арбелин принадлежал к тому типу людей, о которых сказано, что их сгубило салонное остроумие. Его конек - фраза. Похлебывая из тонкого бокала, в мерцании свечей и золотых корешков книг, князь просвещал станичных собеседников. Кроме Александра, к нему приходили по вечерам новоиспеченный директор курортов, несколько медиков, имеющих частные лечебницы, две-три дамы сомнительной репутации, занесенные сюда ветром войны.

– Господа! Главное: происхождение. Вот и наш уважаемый агроном Александр Федорович утверждает, что все дело в корне. Однажды мы с ним оказались в чужом городе и изучали по книгам древнейшее дно моря, некогда плескавшееся на месте Кавказа. Мы "штурмовали" с ним белые твердыни Эльбруса, "разыскивали" в старых моренах стоянки первых людей и пришли к выводу, что Кавказ - легендарная, оставшаяся лишь в преданиях родина, праколыбель человечества.

Поскольку это был главный постулат новой теории князя, тут станичный философ возбуждался, начинал ходить по яркому ковру, поднимая палец к голове.