Молоко волчицы
Шрифт:
Человек ушел на башню. Вскоре лязгнула щеколда двери - явился Антон.
– Ты уже приготовила свой кизиловый чай?
– спросил он.
– Это не твой стакан. Здесь был один человек.
– Кто?
– насторожился комендант.
– Друг моих родителей, ученый. Он дворянин. Просит помочь ему незаметно уехать. Его наука отдалена от политики. Он привез мне медальон отца. Вот он.
– Что же он просит?
– Пропуск, мандат какой-нибудь, бумажку.
– Это не по моей линии.
– По твоей.
–
– Да.
– Любовь довольно быстро вспоминает о своих правах, - садится любимому на шею, судит, указывает, подгоняет. Честно говоря, я не хотел бы этого. Человека твоего надо проверить - точно ли он ученый и точно ли ему надо уехать.
– Ты ставишь меня в неловкое положение, я обещала ему помочь, а получается, что выдам его.
– А если он вражеский лазутчик?
– Вы помешаны на врагах, даже своих подозреваете. Если ты арестуешь его, то арестуй и меня!
– Он дворянин, и он не перешел на сторону народа.
– Я тоже дворянка. Тот, кто бежит, тот не враг. Его арест будет вечным пятном крови на моей любви, если это любовь.
– Где он?
– Сначала обещай помочь ему.
– Я должен поговорить с ним.
– Он мой гость, рядом.
– Надеюсь, он не станет стрелять. Зови.
– Все же Антон положил руку в карман - на кольт.
Это был старик, седой, с трагически жалким лицом. Он низко поклонился и молчал.
– Чем вы занимались последний год?
– спросил комендант.
– Скрывался от людей, и только.
– Как мне верить вам?
– Мне шестьдесят семь лет, и если вы были офицером, то, конечно, учили топографию по моему учебнику. Я Севастьянов, полковник.
– Почему вы не стали служить революции?
– Я стар. И потом, мое происхождение. При нынешнем положении я потенциальный наследник дома Романовых.
Антона кинуло в пот.
– Я никогда не имел связи с двором, был в опале, даже сидел в молодости в тюрьме, у меня была громкая история - всего не расскажешь, потом меня забыли, и я занимался любимым делом - топографией. Я не скрываю, что хочу эмигрировать, но лишь для того, чтобы дописать свой главный труд, коего пять томов выпущены, а три остались в набросках.
– Я дам вам мандат в Москву и напишу письмо Свердлову, оставайтесь в России - ученые не отменяются.
– Это невозможно по многим причинам. Я не сочувствую революции, но я и не враг ей.
"Избегайте лишней крови!" - постоянно говорил Денис Коршак своим товарищам.
– Я очень прошу тебя, Антон, помоги ему уехать, сделай ради моего покойного отца, ведь и он помог тебе когда-то, - заплакала Невзорова.
И комендант, подумав, сказал:
– Хорошо, через час идет поезд в Екатеринодар. Дальше белые. Я посажу вас в него. Сумеете уехать - ваше счастье.
– Спасибо.
Они ушли.
Наталья Павловна задумалась над портретом военкома, что-то пририсовала.
Вернулся
– Я, пожалуй, пойду, - направился он к выходу.
– Нет, нет!
– почуяла она неладное, схватив его за руки.
– Тогда одевайся ты. Мы предстанем перед ревтрибуналом.
– Антон, милый, ты что?
– Гражданка! Именем Советской власти - вы арестованы!
– А ты - ты тоже арестован?
– проснулась в ней злость за все тяготы последнего времени.
– Да. Я конвоирую двоих...
– Но ведь это все, конец...
– Это решит трибунал.
С ней сделалась истерика. Он вынужден был держать ее, перенести на кушетку. Она успокаивалась. Незаметно он сам, обессиленный, задремал. Прошло не более трех минут - и он вскочил, поправил портупею с кольтом, негромко сказал:
– Извини, я виноват один...
Подошел к холсту. Портрет был почти готов. Под ногами гунна-завоевателя осколки цивилизации. Над головой вечный Батыев путь. Сзади туча - неисчислимые орды. На плечах совсем свежая краска - то ли отблеск звезд, то ли золотятся погоны, древний воинский знак. Погоны в те дни срубали вместе с плечами, особенно золотые.
– Это зачем погоны?
– нахмурился комендант.
– Так я вижу тебя.
– Соскобли. Прощай. Я конвоирую одного себя.
Дождь лил не переставая. В клетке умирал соловей. Лежала японская кукла. И безвольно, как кукла, лежала Невзорова.
Из комендатуры Антон позвонил по линии - задержать в вечернем поезде пассажира и дал приметы.
Перед утром пришло сообщение: пассажир задержан, передан в руки революционного правосудия.
Пришел Денис Коршак. Лицо у коменданта серое.
– Опять не спал?
– спросил он Антона.
– Спал, да плохо.
– Как с креста снятый. Надо дать тебе передышку. Нездоров ты.
– Слушай, Денис, закрой-ка дверь...
Антон рассказал председателю Совдепа все, что случилось в эту ночь.
– За глупость тебя судить надо. За честное признание - похвалить. А то, что задержал такую птицу, молодец - достоин награды.
– Судите. А награды не надо. Ежели можешь, не говори никому, что задержал я. А что в поезд сажал - за это судите.
– Ладно - молчок обо всем. Птица в надежных руках - и больше об этом ни слова. С барыней решай сам - дело личное.
– Уже решил. Я ее не знаю, она - меня.
– Тогда вот ознакомься с постановлением Совдепа: комендантом временно назначается твой помощник Багнычев, а тебе - две недели отпуска на лечение с выдачей льготного пайка.
– Нет, не могу сейчас...
– Неподчинение Совдепу - саботаж, тут уж явно судить придется. Не лезь в бутылку - давай в дом отдыха или в госпиталь. Сколько лет не был в отпуске?