Молот Эдема
Шрифт:
– Проклятие, – хрипло прошептала она. – Пастор, сукин ты сын, я тебя люблю.
Проснувшись, Пастор зашел в хижину к Звезде.
Она лежала на боку с открытыми глазами и смотрела в стену. Когда он сел на постель рядом с ней, она заплакала.
Он поцеловал ее глаза и почувствовал, что хочет ее.
– Поговори со мной, – пробормотал он.
– Ты знаешь, что Роза берет Дасти к себе в постель?
Этого он не ожидал. Что это значит?
– Я не знал, – ответил он.
– Мне это не нравится, – прошептала Звезда.
– Почему?
Пастор постарался скрыть раздражение.
Вчера мы устроили землетрясение, а сегодня ты плачешь из-за детей?
– Это намного лучше, чем воровать плакаты в Силвер-Сити.
– У тебя появилась новая семья, – выпалила она.
– Черт возьми, о чем ты говоришь?
– Ты, Мелани, Роза и Дасти. Вы семья. А для меня нет места.
– Конечно, есть, – возразил он. – Ты мать моего ребенка, ты женщина, которую я люблю. Как тебе может не быть места?
– Прошлой ночью я чувствовала себя такой униженной.
Пастор погладил ее грудь сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Она накрыла его руку своей и прижала к телу.
– Коммуна и есть наша семья, – продолжал он. – Так было всегда. Нам плевать на чепуху насчет мама-папа-и-двое-детей. – Он повторял слова, которые услышал от нее несколько лет назад. – Мы одна большая семья. Мы любим друг друга, и все заботятся обо всех. И нам не нужно лгать остальным и самим себе о сексе. Ты можешь спать с Кедром или Мелодией, но я всегда буду знать, что ты любишь меня и нашего ребенка.
– Но тебе же известно, Пастор, – еще никто ни разу не отвергал меня или тебя.
В коммуне не было правил относительно секса, но никого, естественно, не заставляли заниматься любовью, если он или она того не хотели. Однако теперь, когда Звезда заговорила об этом, Пастор сообразил, что ему действительно ни разу не отказывали. Очевидно, Звезде тоже – до Мелани.
Он почувствовал, как его охватывает паника. За последние несколько недель такое с ним случалось не один раз. Он боялся, что коммуне приходит конец, рушится все, что ему дорого. Словно он потерял равновесие, а пол стал двигаться непредсказуемо, твердая земля лишилась прежней надежности – как вчера в долине Оуэнс. Пастор попытался победить тревогу. Необходимо сохранять спокойствие. Только он может обеспечить верность всех членов коммуны, только он может удержать ее от распада.
Пастор лег на постель рядом со Звездой и погладил ее волосы.
– Все будет в порядке, – сказал он. – Вчера нам удалось до смерти напугать губернатора Робсона. Вот увидишь, он сделает то, что мы хотим.
– Ты уверен?
Пастор положил руки на ее грудь и вновь почувствовал желание.
– Верь мне, – пробормотал он и прижался к ней, чтобы она ощутила его эрекцию.
– Займись со мной любовью, Пастор, – попросила она.
Он плутовато ухмыльнулся:
– Как?
Она улыбнулась сквозь слезы:
– Любым способом, черт бы тебя побрал.
Потом Звезда заснула. Пастор лежал рядом и размышлял о проблеме аккредитации, пока не нашел решения. Тогда он встал.
Он зашел в детский домик и разбудил Розу.
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Сан-Франциско, – сказал он. – Одевайся.
Он сделал тост и выжал для нее стакан апельсинового сока на пустой кухне. Пока она ела, Пастор сказал:
– Помнишь наш последний разговор – ты сказала, что хочешь стать писательницей и работать для журналов?
– Да, для журнала «Тинейджер», – кивнула она.
– Вот именно.
– Но ты сказал, что мне лучше писать стихи, чтобы я могла жить здесь.
– И я продолжаю так думать, но сегодня ты узнаешь, что такое быть репортером.
Она обрадовалась:
– Здорово!
– Я возьму тебя с собой на пресс-конференцию ФБР.
– ФБР?
– Ну, подобные вещи приходится делать каждому репортеру.
Роза недовольно наморщила носик. Мать внушила ей отвращение к правоохранительным органам.
– Я ни разу не читала про ФБР в «Тинейджере».
– Ну, к сожалению, Леонардо Ди Каприо не дает сегодня пресс-конференцию. Я проверял.
Роза застенчиво улыбнулась:
– Очень жаль.
– Но если ты будешь задавать вопросы, которые могут прийти в голову репортеру «Тинейджера», ты справишься с поставленной задачей.
Она задумчиво кивнула.
– А о чем будет пресс-конференция?
– О группе, которая утверждает, будто она устроила землетрясение. И я не хочу, чтобы ты болтала о нашей поездке. Пусть она останется в секрете, хорошо?
– Хорошо.
Он расскажет Едокам Риса, когда вернется, решил Пастор.
– Ты можешь поговорить об этом с мамой и Мелани, или с Кедром, Мелодией, Анет и Полом Бейлом, но больше ни с кем. Это очень важно.
– Я поняла.
Пастор знал, что ужасно рискует. Если он допустит ошибку, то потеряет все. Его могут арестовать на глазах у дочери. И тогда наступит худший день в его жизни. Но он обожал отчаянный риск.
Когда Пастор предложил выращивать виноград, Звезда напомнила ему, что они получили землю в аренду всего на один год. Целый год они будут отчаянно трудиться, но не смогут даже собрать урожай. Она спорила с Пастором, предлагая сначала добиться аренды сроком на десять лет и только после заключения договора начинать работы. Ее слова звучали разумно, но Пастор знал, что промедление будет роковым. Если не начнут прямо сейчас, у них ничего не получится. Он убедил всех рискнуть. В конце того года коммуна стала единым целым. И правительство возобновило права на аренду – так продолжалось каждый год, до настоящего момента.
Пастор подумал, не надеть ли ему темно-синий костюм. Однако он настолько вышел из моды, что вызовет подозрения в Сан-Франциско, поэтому Пастор остался в своих рабочих джинсах. Хотя было довольно тепло, он надел футболку и фланелевую рубашку в клетку, которую носил навыпуск. В сарае с инструментами взял тяжелый нож с четырехдюймовым лезвием в аккуратных кожаных ножнах, засунул оружие за пояс джинсов на спине, где его надежно скрывала рубашка.
Поездка до Сан-Франциско заняла четыре часа, и все это время Пастор ощущал прилив адреналина. Перед его мысленным взором возникали кошмарные видения: их обоих арестовывают, его связывают и отправляют в камеру, а Розу отвозят в штаб ФБР и допрашивают о родителях. Но страх придавал ему сил.