Молот и крест
Шрифт:
Стон разочарования смешался с одобрительными криками. В толпе раздавались крики, начались стычки, когда две точки зрения находили своих выразителей. Халвдан и двое судей собрались и начали совещаться, через несколько минут они подозвали к себе двоих гебридцев. Они достигли соглашения, и толпа начала медленно стихать, чтобы услышать решение и утвердить его. Шеф не испытывал страха, не вспоминал о том, как в последний раз стоял в присутствии Рагнарсонов и ждал решения. Он знал, что правильно угадал настроение толпы, что судьи не посмеют идти против него.
– Все трое судей считают, что хольмганг велся честно и справедливо, что никто из участников не заслуживает осуждения и что ты, Шеф... – он с трудом
Вперед выступил гебридец Магнус.
– Я заявляю, что принимаю предложение Скейфа Сигвартсона о плате за обиды, причиненные мне и Колбейну Колбрандсону. Мы оцениваем плату в полмарки серебра каждому... – крики и свистки встретили эту исключительно низкую плату, но Магнус продолжал: – ...На одном условии. Этот Скейф Сигвартсон в своей кузнице изготовит для нас оружие, такое же, каким пользовался, за плату в половину марки серебра за каждое. И с этим мы предлагаем ему дружбу и поддержку.
Магнус, широко улыбаясь, прошел вперед и пожал руку Шефу, Колбейн тоже подошел. В кольце оказался и Хунд, он тут же схватил окровавленную руку Колбейна, щелкая языком из-за грязного рукава. И Сигварт оказался тут же, он возвышался за обоими дуэлянтами и пытался что-то сказать. Но весь гул прервал ледяной голос.
– Ну, что ж, вы согласились о том и другом. Если намерены были прекратить хольмганг после первых капель крови, могли устроить потасовку за нужником и не тратить время всей Армии.
– Но скажи мне, петушок... – Теперь Бескостный говорил в наступившем молчании; сверкая глазами, он прошел вперед. – Что ты можешь сделать, чтобы получить мою дружбу и поддержку? А? Потому что между нами тоже кровь. Что ты мне предложишь в обмен на нее?
Шеф повернулся и возвысил голос, вложив в него вызов и презрение, так чтобы Армия знала: он не смолчал перед Айваром: – Я могу дать тебе кое-что, Айвар Рагнарсон. Я уже пытался однажды дать это. Мы знаем, что сам ты это не можешь получить. Нет, я не о женской юбке... – Айвар шагнул назад, глаза его не отрывались от лица Шефа, и Шеф знал, что теперь Айвар никогда не оставит его, никогда не забудет его слов, пока один из них не умрет. – Нет. Дай мне пятьсот человек, и я дам кое-что тебе и всей Армии. Дам машины, которые мощнее христианских. Оружие сильнее, чем то, что использовалось раньше. И когда я сделаю все это, я дам тебе кое-что еще.
– Я дам тебе Йорк!
Он закончил выкриком, и Армия подхватила его крик, раздался одобрительный лязг оружия.
– Хорошая похвальба, – ответил Айвар, взглянув на Сигварта, на гебридцев, на группу носителей подвесок. Все они собрались вокруг, поддерживая Шефа. – Но печально кончится она для парня, если он не выполнит своего обещания.
4
Трудно решить, когда английской зимой наступает рассвет, подумал Шеф. Облака опускаются до самой земли, попеременно проносятся потоки дождя и мокрого снега, солнце не может пробиться сквозь тучи. Ему нужен свет для работы. Но пока придется ждать.
Он пошевелил занывшим телом под слоем пропитанной потом шерсти, которая по-прежнему была его единственной одеждой, и под слоем жесткой кожи – единственных доспехов, которые он успел приобрести. Пот остывал после многих часов тяжелой работы. Больше всего ему теперь хочется раздеться и растереться сухим плащом. И люди в темноте вокруг него должны испытывать то же самое.
Но каждый из них должен теперь думать только об одном, выполнять только одну обязанность; много раз повторяя и повторяя, он учил их этому. Только Шеф представлял себе общую картину, видел, как сочетаются все части. Только он мог предвидеть сотни неправильностей и несоответствий. Шеф не боялся смерти или увечья, боли, стыда или позора – обычных страхов поля битвы; они забываются в возбуждении и боевой ярости. Он боялся непредсказуемого, неожиданного, сломанной спицы, соскользнувшего рычага – всего, что может выйти из строя в новой неведомой машине.
На взгляд опытного ярла пиратов, Шеф все делал неверно. Люди его замерзли, устали, не понимали происходящего.
Но это будет совсем новый тип сражения. Такое сражение не зависит от того, что чувствуют люди и как они сражаются. Если все будут точно выполнять приказ, никому не нужно действовать особенно хорошо. Эта битва будет напоминать пахоту или выкорчевывание древесных пней. Ни славы, ни героических деяний.
Глаза Шефа уловили вспышку пламени. Да. Еще искры, больше пламени, вокруг огни – все из разных источников. Теперь стали видны очертания домов, из них поднимался дым, раздуваемый ветром. Огни осветили длинную линию стены с воротами, в которые две недели назад бился таран Рагнарсонов. Вдоль всей выходящей на восток стены викинги поджигали дома. От них отходили длинные полосы дыма, люди бежали вперед с поднятыми лестницами – неожиданное нападение, летят стрелы, ревут боевые трубы, первые нападающие отступают, их место занимают новые. Шум, пламя, набеги – все это безвредно. Скоро английские предводители поймут, что атака ложная, и обратят свое внимание на что-нибудь другое. Но Шеф помнил отчаянную медлительность и путаницу эмнетских рекрутов; у англичан мало что решают замыслы предводителей. К тому времени как им удастся уговорить своих людей не верить собственным глазам, Шеф искренне надеялся, что он уже выиграет сражение.
Пламя, дым. Рог на парапете трубит тревогу, прямо перед собой на стене Шеф видит слабые признаки деятельности. Пора начинать.
Шеф повернул направо и размеренно пошел вдоль длинного ряда домов у северной стены, легко помахивая алебардой. Ему нужно насчитать четыреста двойных шагов. Насчитав сорок, он увидел громоздкий корпус первой боевой машины, команда сгрудилась у выхода из переулка, где с таким огромным трудом сооружала эту машину. Шеф кивнул, древком алебарды дотронулся до стоящего впереди человека – Эгила из Скейна. Эгил серьезно кивнул и начал топать ногами попеременно, трудолюбиво отсчитывая каждый раз, как его левая нога касалась земли.
Заставить их делать это оказалось самым трудным. Так не похоже на поведение воина. Не так должны вести себя дренгиры. Их люди будут над ними смеяться. И вообще разве человек может сосчитать так много. Шеф дал Эгилу пять белых камешков, по одному на каждую сотню, и один черный – для последних шестидесяти шагов. Досчитав до пятисот шестидесяти, Эгил должен начать действовать. Если не собьется со счета. Если его люди не будут над ним смеяться. К этому времени Шеф обойдет всю линию и вернется на свое место посредине. Он не думал, что люди Эгила будут смеяться. Десять подобранных им счетчиков – все известные воины. Они определяют, что такое достоинство.
Вот задача предводителя в этом новом типе битвы, думал Шеф на ходу. Подбирать людей, как плотник подбирает куски дерева, которые составят основу дома. Он насчитал восемьдесят, увидел вторую машину, дотронулся до Скули Лысого, увидел, как тот сжал камешки и начал счет, прошел дальше. Соединять все куски вместе, как делает плотник.
Должен быть более легкий способ делать это, сказал он себе, проходя третью и четвертую машины. Для римлян, с их умением считать, это было бы легче. Но он не знал, на каком горне ему раскалить для себя это новое искусство.