Молот ведьм
Шрифт:
— А мессир Гвидо был замкнут и сложен? — удивился Джустиниани.
Приветливое лицо его нового знакомого омрачилось каким-то воспоминанием. Он нахмурился и уставился в пол.
— Мне не хотелось бы, — через силу улыбнулся мессир Нардолини, — бросить тень на вашу родню, но покойный мессир Джустиниани был… излишне надменен. Он достиг в своём деле невиданных высот, это я признаю, — торопливо бросил он, — но… — на лице мессира Нардолини промелькнуло уныние. — Граф никогда не делился секретами служения, отказывал даже в совете, был горделив и не считал других за людей. Это непохвально. Величие, конечно, даёт повод для высокомерия, но всё же, согласитесь, стремление не замыкаться в себе, а сеять свет вокруг — это больше подходит истинному знанию.
Винченцо понял, что то, что ему кажется ничтожеством, здесь именуется величием, и свет мессира Нардолини был тьмой для него самого, но сейчас было не время сопоставлять мнения.
— Но дядя чем-то мотивировал свой отказ? — поинтересовался он.
— Он был странен, — пожаловался мессир Нардолини. — Граф почему-то уверял, что для того, чтобы быть истинным колдуном, нужно быть верующим. Всё время твердил об этом. На мой же взгляд, это ошибочное суждение, ничего общего не имеющее с истиной.
Джустиниани растерялся, хоть и не подал виду. На его взгляд, позиция дяди в этом вопросе была, бесспорно, истинной. Служение Сатане, противнику Бога, без веры в существование самого Бога — это, воля ваша, абсурд.
— А разве сегодня есть и другие взгляды? — любезно осведомился Винченцо.
Разговор начал его занимать.
— Разумеется, и гораздо более свободные! — улыбнулся мессир Нардолини, — многие почитают Бога-Демиурга, как творца всего сущего, и Сатану, как Князя мира сего. Иные же полагают: если бы Бог был всесилен, то уничтожил бы Сатану. А так как этого не случилось, следовательно, Сатана по силе равен Богу, — и поклоняются Сатане без поклонения Богу.
Джустиниани походя подумал, что он мог бы убить своего кота Трубочиста, когда вздумается, но если он не делает этого, а нежно чешет кота за ушком, — это не повод обвинять его в бессилии и приписывать коту равную с ним силу, но промолчал.
Нардолини же оживлённо продолжил.
— Некоторые идут ещё дальше и считают дьявола «санитаром человечества», они не почитают сатану, но — содействуют ему. Но и это — в известной мере ограниченность.
— Вот как? — поднял брови Джустиниани.
— Безусловно, — уверенно кивнул Нардолини. — Сегодня в первые ряды выходим мы, философы сатанизма. Мы проповедуем индивидуализм, удовлетворение самых сокровенных потребностей духа и тела, признаем сатану лишь как идею высшей свободы духа — и только. Для нас магия — средство достижения благ и власти. Мы — атеисты.
— В высшей степени интересно, — заметил Винченцо и не солгал, — но если философы сатанизма возвысились над христианством, почему бы им не наплевать и на сатану? Принцип свободы самоудовлетворения не станет менее свободным, если назвать его просто принципом свободы самоудовлетворения.
Мессир Нардолини весело расхохотался.
— Чёрт возьми, а вы забавный собеседник. В остроумии вам не откажешь. Но, увы, я не верю в Бога, однако дьявольские возможности отрицать не могу. Заповеди былого — анахронизм. Сегодня благословен тот, кто разбрасывает врагов своих, ибо они сделают из него героя, проклят тот, кто творит благо глумящимся над ним, ибо будет презираем. Прокляты покорные и смиренные, ибо будут раздавлены. Как ни стучите в дверь — не отворится вам, поэтому выбивайте дверь сами.
Джустиниани почесал бровь и ничего не ответил. Он внимательно слушал.
— Возлюби врагов своих — разве не есть сие презренная философия жалкого пса, который лижет руку того, кто бьёт его? Ненавидь врага своего от всего сердца, и если кто-нибудь ударит тебя по щеке — дай ему как следует по другой. Да будут прокляты кроткие, ибо они наследуют угнетение. Да будут блаженны сильные, ибо они будут владеть землёй.
— Дорогой мой, да с такой философией вам и сатана не нужен, — многозначительно проронил Джустиниани.
Но мессир Нардолини только горько улыбнулся.
— Увы, мы ограничены дурацкими условностями и нелепыми законами, и только сатана позволяет… оставаться безнаказанным. Закон знает убийство из мести или ревности, карает преступный умысел, но параграфа о порче и колдовстве в нём нет. — Нардолини чуть прищурился, — именно поэтому мы так жаждем познания и так нуждаемся в совете и наставлениях сведущего человека, — мессир Альбино окинул его откровенно жадным взглядом.
Джустиниани понял Нардолини. Тот не верил в бессмертие своей души, не боялся ни ада, ни наказания Божьего, не веровал ни в суд, ни в воздаяние. Что же в таком случае могло быть естественнее поиска дьявольских знаний, позволяющих безнаказанно убивать и обогащаться? Винченцо чуть улыбнулся и деловито полюбопытствовал, что именно интересует мессира Нардолини? Он богат и красив, женского внимания ему должно хватать с излишком…
Альбино Нардолини пренебрежительно махнул рукой на женские чары.
— Этого в избытке, не спорю, но душа моя алчет иного. — Он сделал небольшую паузу, успокаивая сбившееся дыхание. — Мессир Гвидо умел подчинять и властвовать, был некромантом, читал мысли и… безнаказанно убивал.
— Да, дядюшка, видимо, был мастером на все руки, — задумчиво пробормотал Винченцо.
— О, да! Великим человеком, великим! — мессир Альбино придвинулся чуть ближе к собеседнику, — но вы, его наследник… Вы же не будете скрывать истину от жаждущих просвещения?
Джустиниани поднялся.
— Я всегда готов поделиться пониманием, — если имею его, — уклончиво обронил он на прощание, тонко улыбнувшись и про себя подумав, что едва ли это понимание приведёт мессира Нардолини в восторг.
Часть вторая
Глава 1. Принцип выгоды честности
Когда же приидет Сын Человеческий, тогда сядет на престоле славы Своей, и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую.