Молот ведьм
Шрифт:
Наконец оба услышали: «Господа, в позицию!»
Они встали друг напротив друга, Убальдини — со светлым лицом паладина, уверенного в себе красавца, Джустиниани же озирал соперника с небрежностью барина, глядящего на дурного слугу. При этом Винченцо почему-то чувствовал в душе неясную дрожь при виде худого обнажённого тела Умберто, на которое был направлен его стальной клинок.
— Avanti!
Джустиниани, полагая, что первый удар за Убальдини, совершенно открыл себя, взяв шпагу на терцу, и вызывал противника чуть насмешливым взглядом. Убальдини
Джустиниани не развивал никакого приёма, отражал удары быстро, с удивительной точностью, как если бы находился в фехтовальном зале перед безвредной рапирой, Убальдини же нападал с жаром, сопровождая каждый удар глухим криком, похожим на крик дровосеков, вонзающих в ствол топор.
Джустиниани краем глаза заметил, что Тентуччи держит руку на груди, пытаясь смирить волнение, его бледность, переходившая в синеву, говорила об испуге. Джустиниани чуть улыбнулся секунданту и кивнул, пытаясь приободрить. Здесь он снова отметил заворожённый взгляд Рокальмуто, похотливо озиравшего его, и решил после дуэли надавать ему оплеух.
Эта мысль странно взбодрила его.
Тут последовала новая страшная атака Умберто, и Джустиниани даже растерялся. Он не хотел убивать Убальдини, просто оборонялся, но теперь отчётливо понял намерения противника. Умберто хотел не его крови, а его смерти, и это разгневало и одновременно придало Джустиниани хладнокровия, ибо его бешенство всегда было ледяным и рассудочным. «Что я сделал тебе, ты, исчадье ада, зачем тебе моя жизнь?» Отбивая удар соперника, он прочертил продольную царапину на его груди, тут же начавшую кровоточить.
— Стойте! — крик медика остановил дуэлянтов.
Тентуччи, белый, как полотно, опустился на скамью. Ему было дурно.
— Карло! — Джустиниани стало неловко за то, что он невольно втянул несчастного в кровавые разборки. — Господи, что с вами? Дышите глубже, ртом, сейчас полегчает.
— Простите, — Тентуччи самому было стыдно своей слабости, он с трудом поднялся, и вправду, хватая ртом воздух.
Убальдини, которому уже остановили кровь, отказался прекратить схватку. Рокальмуто же по-прежнему бродил по телу Винченцо мерзким взглядом и тем ещё больше бесил Джустиниани.
— В позицию, господа!
Джустиниани, раздосадованный и озлобленный, применил старинный, забытый ныне удар «зеркальной терцы», и на груди Умберто из новой, теперь поперечной царапины показалась кровь. Царапины пересеклись, образуя правильный крест. Подбежали врачи. Но раненый тотчас же сказал медику:
— Ничего. Это пустяки.
Он отказался войти в беседку для перевязки. Его доктор, промыв царапину, сказал, что можно продолжать. Рокальмуто немедленно скомандовал к третьей атаке.
«В позицию!» Теперь тишина кругом казалась глубже, все сознавали убийственную волю, одушевлявшую этих двоих. Ужас овладел ими, все поняли, что им придётся отвозить домой мёртвого или умирающего. Джустиниани со странным любопытством поинтересовался:
— Умберто, что
Убальдини бросился вперёд с двумя оборотами шпаги и ударом на втором. Джустиниани отразил удар и ответил, делая шаг назад. Умберто теснил его, в бешенстве нанося крайне низкие удары, не сопровождая их больше криком. Винченцо отражал с такой резкостью, что каждый его удар мог пронзить насквозь.
— Умберто, что я сделал тебе? — снова спросил Джустиниани, пытаясь поймать взгляд соперника.
Убальдини не ответил.
Винченцо почувствовал приступ холодной ярости: ристалище поплыло в его глазах, соперник сместился влево. Джустиниани знал силу подвижности противника, но знал и то, что нельзя позволить ему измотать себя. Движения Винченцо стали нарочито размеренными, как танцевальные па, он заставлял Умберто двигаться в его темпе, сбив привычную противнику амплитуду движения. Ему это удалось: лёгкий и подвижный Умберто вынужден был теперь подчиняться ритму изматывающих его чужих замедленных атак. Теперь Джустиниани играл с Умберто, как удав с кроликом, парализуя и вынуждая покоряться.
Потом Винченцо нарочито открыл торс. Убальдини ринулся на него, но был остановлен необыкновенным ударом. Это был приём «битвы диких зверей», «змеиное жало», он слышал о нём, но не знал. Бедро в паху Умберто было в крови. Он зашатался, но всё равно попытался броситься на противника.
— Умберто, что я сделал тебе? — с яростью повторил Винченцо в третий раз.
— Стойте! — закричали Тентуччи и Рокальмуто, но как раз в это мгновение Джустиниани, отражая новую атаку полуослепшего от ярости Убальдини, ударил его в грудь, в центр креста, образованного царапинами. Шпага Джустиниани на три дюйма проникла в грудь чуть левее правого соска.
Умберто, выронив шпагу, без чувств упал на руки Рокальмуто.
— Рана в грудь, на высоте пятого межрёберного пространства, проникающая в грудную полость, с повреждением лёгкого, — осмотрев рану, объявил хирург, — будет чудом, если он выживет.
— Невозможно, — покачал головой Тоско, — если он верил в Бога, поторопитесь со священником, у него на губах кровь.
Тентуччи замахал руками и отвернулся, и тут увидел Джустиниани.
Тот успел уже поднять выпавшую из руки противника шпагу, методично вытер её носовым платком и вставил в ножны. Теперь надевал рубашку и сюртук и явно спешил. Он всей его фигуры веяло странным покоем, чудовищной силой и непостижимым безразличием.
Заметив взгляд банкира, Винченцо, зажав под мышкой смертоносное оружие, приблизился к Тентуччи.
— Я хотел бы пригласить вас и мессира Тоско на обед, Карло, моя кухарка обещала восхитительную лазанью с фаршем и грибами, — Винченцо поспешно открыл дверцу кареты и положил на сидение шпаги, — давайте поторопимся, я голоден, как волк.
Неизвестно, хотел ли Тентуччи есть. Судя по его виду, он вообще ничего не хотел, но Джустиниани почти силой впихнул его в карету, пригласил и доктора, но тот ответил, что останется на ристалище по просьбе своего коллеги.