Молот ведьм
Шрифт:
Джованна на мгновение растерялась, но тут же предположила, что подруга у Елены Бруни, однако мессир Одескальки покачал головой. Он уже был в доме Вирджилио Массерано, Катарина там не появлялась.
Джустиниани медленно поднялся, остановился у стола, ибо почувствовал слабость в ногах. Он бросил взгляд на календарь. Девятнадцатое мая. На часах было десять с четвертью. Господи! Записка! «Девятнадцатое мая. Десять сорок, дом Батистини». Сегодня. Как он мог забыть об этом?
«…Пинелло-Лючиани и молодые адепты пытались заискивать перед Князем мира сего, но — не вышло, Бьянко совратил свою сестрицу —
Он тогда не дослушал, точнее, не придал значения этой фразе, но сейчас она проступила во всей своей убийственной чёткости. Джустиниани помнил о предположении Тентуччи, что Берризи влюблён в Катарину, но сам он, зная дружка, сомневался в этом. Не та душа была у подонка. Оттавиано мог украсть девицу, обесчестить её ради пятидесяти тысяч приданого. Это было бы мерзостью, но сам Джустиниани опасался худшего.
«Девятнадцатое мая. Десять сорок, дом Батистини».
Почему он совсем забыл о записке? Это Кампо-Марцио. Джустиниани сердцем чуял беду, в глазах мутилось, мысли разбегались. Он схватил ларец и ринулся к только что выехавшей с внутреннего двора карете. Вслед раздались какие-то крики, он слышал голос Джованны, но не обернулся.
Швырнул ларец на сидение и крикнул кучеру:
— Палаццо Берризи, Беппо!
Не исключалась вероятность и того, что он ошибся. Оттавиано мог быть и на месте. Но Катарина — разумная особа, к тому же, зная о слабом сердце отца, она едва ли стала бы волновать его, а уж бродить по городу после наступления темноты — тем более.
Через десяток минут они были у дома Оттавиано. Сердце Джустиниани сжалось: ни одно окно не горело. На его яростный стук дверь открыл только заспанный лакей, сообщивший ему, что мессир Берризи отбыл во Флоренцию.
Джустиниани понял, что ему лгут, ибо в жизни не видел столь неискренних глаз. Но что это давало?
Он торопливо вернулся в карету, вынул часы. Время приближалось к половине одиннадцатого. Что было делать? Ехать к дому Батистини? До Кампо-Марцио — сорок минут езды, а главное, осмыслил он только сейчас, — он не взял оружия. В своём безотчётном порыве он и не вспомнил о пистолетах. Зачем-то схватил чёртов ларец, с которым хотел ехать к Массерано. Глупец.
Несколько минут Винченцо сидел в карете, стоявшей у фонаря, просто пытаясь собраться с мыслями. Вспомнилось милое личико Катарины, синие глаза, локон чёрных волос на ветру…
В бездумной досаде он ударил пальцами по крышке ларца, тот, словно верный пёс, слушавший даже не команды, но желания хозяина, снова услужливо распахнулся. Джустиниани посмотрел в ларец и увидел сверху вольт Берризи.
Винченцо вытащил его и сжал в руках. В жёлтом свете фонаря лицо куклы показалось лицом арлекина из комедии масок. Джустиниани померещилось, что Берризи издевательски улыбается ему.
— Оттавиано, — Джустиниани затрясло, он чувствовал, что ненависть и злость клокочут даже в его сбивающемся дыхании, — я не могу тебя остановить. Я не в силах помешать, — Винченцо с трудом сглотнул, — я бессилен, — он в ярости уставился на куклу, чьё сходство с оригиналом сейчас особенно злило. —
Как ни странно, это глупое действие чуть успокоило его.
Винченцо почувствовал, что может рассуждать логично. Надо ехать к дому Батистини, в Кампо-Марцио, решил он. Пусть он опоздает, зато своими руками удушит Оттавиано и всех мерзавцев иже с ним. Оружие? Возле дома и в заброшенной часовне Сан-Доменико он найдёт либо прут из ограды, либо…
Тут Винченцо напрягся и стал шарить по карманам. Слава Всевышнему! Нож, оброненный мерзавцем на Понте-Систо, с его инициалами, сложенный пополам, был с ним, в кармане сюртука.
Он высунулся из кареты и крикнул Беппо:
— Выезжай на виа дель Корсо, оттуда — в Кампо-Марцио!
Беппо спросил, ехать ли через Треви или Монти, но Джустиниани махнул рукой:
— Как быстрей и короче!
Он откинулся на спинку сидения, пытаясь представить, где сейчас Катарина. В подземелье? В крипте? В подвале? Господи, спаси и сохрани.
В окне мелькали огни фонарей, откуда-то слышались слова непристойной песни, карета покачивалась на рессорах, чуть успокаивая его. В памяти мелькали сцены вечера у герцогини, танцующая с ним Катарина, смех девушки, её сияющие глаза. Какой подлец… Хладнокровно и бездумно принести в жертву своим прихотям чужую жизнь. Подлинно, исчадье ада.
Джустиниани старался не думать, что могут мерзавцы сделать с Катариной, размышлял о том, что предпринять, если в доме Батистини всё-таки никого не будет, и вдруг осознал, что кривой отсвет фонаря уже несколько минут неподвижно лежит на его руке, и понял, что экипаж стоит.
Он снова высунулся из кареты. Они стояли посредине узкого проулка с уютными домами, украшенными висящими на стенах горшками с рассадой, в светящихся окнах мелькали идиллические сценки семейных ужинов и играющих детишек. В тридцати шагах от них тускло горел фонарь.
— Беппо, почему стоим?
— Проехать не можем.
Джустиниани против воли усмехнулся. Ему всегда казались забавными реплики кучеров, отвечавших на любой вопрос абсолютно правильно и на удивление бестолково.
Он распахнул дверцу, спрыгнул с подножки кареты.
Позади них проулок успели заполнить подъехавшие экипажи, развернуться было негде.
Винченцо пошёл к большому дому, где рядом с фонарём собралась толпа. У большой красной кареты стоял какой-то ражий детина, судорожно икавший через равные промежутки времени.
Джустиниани наконец разглядел, что впереди столкнулись две кареты, точнее, на одной из лошадей переднего экипажа перекосило супонь, в итоге из узла крепления выскочила оглобля и влетела в окно едущей навстречу кареты. От столкновения саму карету перекосило, кучер слетел с козел на верхний угол встречного экипажа, оглобля переломилась, а несчастного зажало между каретами.
Тут появились ещё несколько человек с факелами и стали осторожно извлекать беднягу. Освещённый, он казался основательно придавленным, но крови было совсем немного. Толстый лавочник бережно перевернул несчастного, и тогда стали видны последствия столкновения.