Молот
Шрифт:
– Артем, не могу больше, Артем…аааа…пожалуйста….аааа.
«Ахренеть, твою же мать, вот это девочка. Кончай, сладкая».
Сильнее давит на клитор, впиваясь в губы, глотая ее крики, Аня кончает, но тут же два пальца вонзаются в ее влагалище, резкие, но не глубокие толчки. Аню снова трясет, следом накрывает второй оргазм, она кончает на пальцах Артема, выбрасывая струю жидкости, сквиртуя, теряясь в своих ощущениях.
«Будь я проклят, откуда же ты такая взялась, девочка? Сука, сейчас взорвусь сам, только
Глава
11
Ночь была теплой и безоблачной, небо было чистым, а звезды яркими, или, может, Ане это только казалось. А еще, было очень тихо, молчали соседские собаки, лишь где-то в кустах стрекотали сверчки.
Сидя на крыльце, девушка выпустила струйку сигаретного дыма в это ночное небо, рассматривая звезды. Вроде и не курит, так чтоб это было вредной привычкой, но иногда хочется хоть на миг расслабиться, одурманить мозг никотином, ни о чем не думая.
Вот и сейчас Аня уговаривала себя ни о чем не думать, не давать оценку своему поведению и действиям. О поведение Артема можно было и не думать совсем, там было все ясно и понятно, он мужчина, ему проще, захотел-взял, сплошные инстинкты, рефлексы. Если начать анализировать и размышлять, то ни к чему хорошему в своих мыслях она не придет.
Начнет сама себе выедать мозг, гнобить и корить, что расслабилась, повела себя, как шлюха. Хотя, шлюха – звучит слишком грубо, Аню аж передернуло от этого слова. Что позволила первому встречному, совершенно незнакомому мужику воспользоваться моментом, ситуацией, а она слишком вяло сопротивлялась, так, что он и не заметил. Потом еще влепила пощечину, мол, обиженная, господи, дура такая.
Как тогда сказала мать: «Ну, что, позволила этому сопляку так быстро затащить себя в койку и попользоваться? Так вот, знай, так теперь будет поступать каждый». Тогда эти слова резали по живому, но она даже не пыталась доказать, что все было не так, ее матери бесполезно что-либо доказывать.
В любом случае, все это было давно, но в голове просто отпечатались те слова, то клеймо, которое на ней поставила родная мать. И потом, к любому мужчине, который оказывал ей знаки внимания, Аня присматривалась слишком долго, тщательно прощупывала, и думала над предложением сходить на свидание или провести вместе время. Пока она этим занималась, у мужчины пропадал интерес и желание добиваться ее дальше.
Будто она матери доказывала, что ей никто не пользовался и не пользуется. Что она сама принимает решения и позволяет быть рядом. Но этот мужчина брал, не спрашивая, брал так, что она не могла оттолкнуть его и отказать. Он просто подходил, прижимал к себе, не говоря ни слова, Аня чувствовала, как от нетерпения его руки до боли сжимали ее тело, как поцелуи обжигали кожу, как он хотел ее, здесь и сейчас.
От воспоминаний того, что произошло в бане, по коже побежали мурашки. Аня никогда не испытывала такого, словно Артем в ее теле переключил тумблер, он знал, куда целовать, где ласкать, как давить, дразнить и доводить до экстаза, так, что перед глазами были цветные круги. Она словно сорвалась с цепи, на которую сама себя посадила, содрогалась, трепетала, пульсировала на его пальцах.
А потом, когда он одним резким движением посадил ее на свой член, закричала, вцепилась ногтями в мощные плечи, царапая, сама насаживаясь глубже. Ее держали под ягодицы, Артем насаживал, растягивая ее лоно, до синяков впиваясь в кожу. А когда Аня окончательно потерялась в ощущениях, он неожиданно вышел из нее, приподняв, проводя по своему члену рукой, кончая, крепко прижимая девушку к себе.
После этого Аня молчала, не хотелось ничего говорить, да и пощечина была бы совершенно неуместна. Молчали оба. Так же, молча, домылись, Артем не делал резких движений, Аня же старалась не смотреть в его сторону. От части было стыдно, что он мог подумать о ней плохо, принять за доступную и безотказную, хотя строила из себя такую гордую и независимую.
От части, за то, что так откровенно отдавалась, шептала, просила еще. Господи, она снова краснела, словно ей шестнадцать и мальчик пригласил ее в кино, с той лишь разницей, что мальчик сейчас ее так хорошо “отжарил”, и снова спасибо ее напарнице Людке за словарный запас.
Они так же молча поужинали, хотя Артем неотрывно наблюдал за ней, Аня чувствовала его взгляд, но делала вид, что не замечает. А он, словно специально, смотрел, прожигая на ней дыру.
– Иди в комнату, я уберу посуду и поставлю уколы.
Артем не сдвинулся с места, но, когда Аня попыталась встать и потянулась за его тарелкой, схватил за руку, она замерла, глядя на нее, потом ему в глаза. Хорошо, что в них не было наглой усмешки и этой дурацкой ухмылки, а то бы точно эта тарелка полетела бы ему в лоб.
Артем встал, ушел в комнату, пришел с тетрадкой и ручкой.
«Что не так?» – было написано на листке.
– Все нормально. Все так.
«Я тебя обидел?».
Аня усмехнулась, собрала посуду со стола, отнесла к раковине.
– Нет, Артем, ты меня не обидел. Просто, я не привыкла к такому, что ли, быстрому, слишком быстрому развитию событий. Я не знаю, как реагировать, я согласилась присмотреть за тобой, но…
«Тебе было хорошо?».
Аня обернулась и прочитала то, что ей показал Артем. О да, ей было очень хорошо, безумно хорошо, так хорошо ей не было никогда в жизни. Но этого всего она, конечно, не сказала.
– Иди в комнату, я скоро приду.
Мужчина хотел еще что-то написать, но у Ани зазвонил телефон, она взяла его со стола, посмотрела на экран, узнала номер доктора Дмитрия Грача.
– Да, я вас слушаю. Добрый вечер, Дмитрий. Да, все хорошо, наш больной помылся, покушал, сейчас будем ставить уколы, и принимать лекарства, все, как доктор прописал.
Аня засмеялась, услышав ответ, потом еще долго что-то слушала, улыбаясь, а Артем, вглядываясь в лицо девушки, пытался понять, что там поет ей эта птица Грач. Потом взял ручку и начал быстро писать на листке, но бросил, потянул девушку за руку, Аня обернулась.
– Дмитрий, тут Артем хочет вас услышать, передаю ему трубку.