Молотобойцы
Шрифт:
– А куда уйдешь? Мы Саломыховской волости, двести пятьдесят дворов. Все по царской грамоте приписаны к заводу, народ нужной, бедный.
Только Наумка стал расспрашивать о харчах и жалованье, как разговор был прерван окриком:
– Чего стал? Будешь в праздник разводить лясы. Домнушка не ждет, угля просит. – К крестьянину подбежал мужик с длинным батогом в руке. Он ударил батогом сперва по спине лошаденки, потом по шапке мужика.
– Но-но, Сивка, трогай!
Телега покатила дальше, раскачиваясь из стороны в сторону, а человек с батогом подскочил к Наумке,
– Никак, подыхаешь? У нас отъешься. Немец вдвойне хлеба даст. Беглый, сразу видно. Каширские или подальше? Никуда не бегите, зиму у нас перезимуете. Работа всех прокормит.
Человек с батогом подбежал к бабке, которая отвернулась, заворчав:
– Ну тебя, чего ищешь?
– Чего ищу? Работничков ищу. Немец наш для кого работает? Для царя работает, по царскому приказу работает, ядра каленые льет. А вы для царя постараться не хотите?
– Что же мы можем здесь делать? – сказал Наумка. – Мы посошные, около землицы ходим.
– Какие такие посошные, – ответил человек с батогом, роясь в телеге. – Эге, вот и кувалда, и ручник, и клещи, и ось железная. Кто же не узнает, что ковачи едут? Да и этого молодца, – указал он на Касьяна, – сразу узнал, что молотобоец – вся ладонь в мозолях. Ну-ка, айда за мной!
– Куда ж ты нас тащишь? – заголосила бабка Дарья. – Здесь сторона чужая. Мы к сродственникам едем, помирать нам пора.
– Ладно, ладно, какие там сродственники! Повременят они, и тебе еще помирать рано. Будешь около телеги ходить, из лесу уголь и руду возить. И девчонка пригодится за конем ходить.
Гнедко потащил телегу дальше, путники миновали первые избы, такие же, как в Пеньках, черные, покосившиеся, курные, с дымом, валившим прямо из дыр в крышах. Но из изб доносился приятный запах свежеиспеченного хлеба, и путники после стольких дней беспокойной дороги невольно думали: «Теперь бы миску щей!»
6. ЧУГУННАЯ ПЛАВИЛЬНЯ
Дед и остальные путники расположились в съезжей избе, а Касьян вышел к реке посмотреть на завод, о котором он много слышал.
«Как это можно, – думал он, – заставить реку колеса вертеть и молотами бить?»
Касьян никогда не уходил из Пеньков, и то, что он здесь увидел, показалось ему диковинным.
Небольшая речка была запружена четырьмя плотинами, и возле них расположились приземистые темные строения. Из них глухо доносились тяжелые удары.
«Там водяные молоты железо бьют, – соображал Касьян, – и все это построено по умыслу этого хмурого немца в развевающемся шабуре и широкой шляпе. Ну и башковитый же парень!»
Возле второй и третьей плотины подымались две приземистые пузатые печи, сложенные из тесаного камня. Печи казались Касьяну очень высокими после того маленького горна, у которого он работал с дедом Тимофейкой. «Вот это, наверное, сыродутные домницы, где плавится здешняя руда», – подумал Касьян и подошел к одной из домен.
Домна была сажени в четыре-пять вышиной. С двух сторон у ее
К верхушке домны вел довольно крутой земляной накат с помостом, устланным бревнами. Тощий конь с выступающими ребрами, надрываясь, тащил телегу, груженную железной рудой. Возчик и двое рабочих помогали втаскивать телегу. Конь, с дрожащими от усилия ногами, скользил по бревнам и не мог вытянуть телегу. Касьян подбежал к телеге, напер сзади плечом, и конь, громыхая копытами, втащил телегу на верх помоста.
Здесь рабочие переложили тяжелые куски руды в ручные тачки и придвинули их к железной заслонке в стене домны.
Старичок-немец, одетый так же странно, как тот человек, которого они раньше встретили, делал записи свинцовым карандашом в маленькой книжечке.
– Ну, готовы? – спросил немец.
– Готовы, – ответили рабочие у тачки.
– Колошник! – крикнул немец.
Стоявший у железной заслонки рабочий в кожаном фартуке и больших кожаных рукавицах со страшным напряжением ухватился крюком за кольцо заслонки и отодвинул ее. Клубы дыма и языки пламени вырвались из отверстия, Рабочие быстро подкатывали тачки к отверстию, опрокидывали руду и отбегали назад.
Последний рабочий, приблизившись, зашатался и остановился, – его обдало клубом дыма. Он несколько мгновений стоял, закрыв лицо рукой, и упал бы вперед, но Касьян, подскочив, схватил его под руки и оттащил назад. Рабочий бессильно опустился на землю.
– Это какой баловник! Скорей бросить колошу в домну! – кричал старичок-немец.
Касьян, жмуря глаза и задерживая дыхание, поднял тяжелую тачку и опрокинул ее вперед в отверстие, извергавшее пламя и дым. Дверца закрылась. Рабочие, отхаркиваясь и сплевывая, отошли в сторону. Дым слепил глаза, царапал горло. Новая телега поднялась по накату с большой корзиной древесного угля. Возчиком была маленькая девочка в заплатанном холстинном сарафанчике.
– Чего смотришь? – закричал немец Касьяну. – Надо помогать!
Касьян схватил за край плетеную ивовую корзину и вместе с двумя рабочими опрокинул уголь в раскрывшуюся дверцу колошника.
Старичок-немец пристально смотрел подслеповатыми глазами на Касьяна.
– Смотри-ка, парнишка, – сказал он, – какое у домны большое брюхо. Ей надо в день десять телег руды и двадцать телег угля. А всего это пятьсот пудов. А из этого домнушка выпустит сто или сто двадцать пудов хорошего чугуна. Мне здесь очень нужно иметь такого здорового работника, как ты, помогать сыпать руду и уголь домне в брюхо. Как стемнеет сегодня, ты увидишь, как из этого чугуна мы сделаем настоящую пушку, из которой можно стрелять, и к ней сразу двести штук ядер, по восемь фунтов каждое ядро.