Молотобойцы
Шрифт:
– Подпильник пригодился, – сказал Касьян. – Каины опились, надели на ногу мне обруч железный с замком и с цепью, а на цепи второй обруч для соседа беглого. Тот спать завалился, а я все ворочал вагранкой, как бы из беды вывернуться. Аленку пропустил стрелец. Она меня нашла и шепчет: «Бабка каравай шлет, смотри – зуб не сломай». Я смекнул, не зря она так говорит. Разломал каравай, нащупал железку и стал замок перетирать. Времени много прошло, ладонь стер до крови. Разогнул я обруч, а там в темноте пролез мимо стражника и выбрался на дорогу. А только здесь оставаться нам смерть, утром пристав со стрельцами облавой все кругом обшарит. Надо уйти немедля в самую чащу.
– Не в чащу, – сказал вынырнувший откуда-то и пропадавший целый день бурлак. – Я уже разведал. Есть тропа, ведет она через болота на реку Глядяшку. Там копачи-ровщики и молотобойцы рудную землю достают и плавят. Туда надо путь держать.
Разыскали в кустах Гнедка, впрягли его в телегу, и по едва заметной тропе бегунцы потянулись в глубину темного безмолвного леса.
Бурлак, шагая возле телеги, объяснял лежавшему в ней деду:
– Эта речка здесь Беспута. Нам только от нее отойти, перевалить через увал, и там выйдем к речке Глядяшке. Она вливается в речку Тулицу: про Тулицу ты уже слышал – на Тулице стоит город Тула.
– И куда ж ты нас ведешь? Смотри, брат, еще туда приведешь, откуда и не выберешься. Ты ведь даже не сказал, как тебя звать, как по батюшке величать.
Бурлак тряхнул темной гривой и, подмигнув, сказал:
– Для ярыжки и дьячка я зовусь как когда придется: иной раз Кузькой, иной Терехой. А тебе я правду скажу, зовусь я Наумка Кобель – такое уж мне прозвище дали, что очень я бродящий, как пес бездомный.
5. ГОРОДИЩЕНСКИЙ ЗАВОД
Гнедко, не торопясь, протащил телегу по размытой исковерканной дороге через, казалось бы, непроходимую засеку. Всюду Наумка Кобель находил тропу, обходы и пролазы.
У деда медленно заживала рана. Но Тимофейка уже перестал ждать смерти, а рассказывал о вольной жизни в Уральских горах, на понизовьях Волги и в далекой Сибири.
– Пускай меня ловят, пускай в железы клепают, в клетку садят – Тимофейка отовсюду уйдет. Не бывать больше на мне боярскому хомуту.
Через несколько дней скитаний по лесу сумрачная чаща кончилась, и показались прогалины. Вымазанные сажей люди ходили возле ям, куда они складывали вывороченные пни и коряги. Дым подымался столбами в разных местах леса.
– Здоровы будете! – крикнул Наумка.
– Что за лесовики? – ответил один.
– Были лесовики-грибоеды, теперь ищем где почище, чтоб попасть на Городище.
– Да тут и есть Городище, вон за рощей!
– Знать, и вы с завода?
– Все мы здесь закабаленные заводу – жжем уголь.
– А как насчет работы? Ковачи здесь нужны? – прохрипел дед из телеги.
– Не ты ли ковать собираешься? Тебе умирать пора.
– Умри-ка ты сегодня, а я завтра…
– Какой храпец! Жизнь тебе, что ли, не мила, что ищешь прикабалиться к нашему заводу?
– Там виден будет тын, где дед добудет алтын, – сказал Наумка. – Лучше объясни, где дорога.
– Чего объяснять? Езжай прямо – к заводу и приедешь.
Городищенский завод оказался множеством сараев и изб, рассыпавшихся вдоль речки Глядяшки. Четыре плотины подпирали речку, образовав запруды. Водяные мельницы осели возле плотины; вертелись большие колеса, и тяжелые глухие удары доносились из построек.
Многочисленные подводы тянулись с разных сторон. Одни везли красновато-бурые камни – железную руду, другие – уголь. Возле подвод шагали крестьяне, бабы и дети.
– Не здесь ли хочешь остаться? – спросила бабка.
– Деда, поедем дальше, – поддержала Аленка. – Смотри, здесь народ, ой, сумрачный! Видно, и здесь не лучше, чем было в Пеньках. А это что за чудной человек?
Мимо проходил высокий незнакомец, одетый непривычно для крестьянского глаза. Старое, в морщинах, лицо было тщательно выбрито. На плечи накинут темный плащ без рукавов. На голове шляпа с широкими, загнутыми кверху полями; на ногах полубашмаки с медными пряжками и красные шерстяные чулки до колен.
– Што вам за люди? – спросил, остановившись, незнакомец. – Откуда приехал?
– Едем издалека, – ответил Наумка. – Где были, оттуда сплыли. Ищем работенки, пока есть силенки. Не все же на одном месте век вековать.
– Ковать? Ви умеить ковать?
– Я говорю – не в одном же месте век вековать, сиднем сидеть. Да и ковать мы тоже умеем.
– Мне надо челофек умей ковать. Работа есть, хлеб я давай, лапти давай и крупа давай. Ступай на староста Гафриля. Эйн, цвей, дрей, иди на съезжи изба.
– Значит, мы на хозяйских харчах будем? А где жить? Где будет дом?
– Дом? Зачем дом? Лес близко, в лесу дрова много, дом ви сами строить.
– А жалованье какое положите?
Незнакомец сердито постучал тростью по телеге:
– Жаливане? Все ви хотить сейчас жаливане. Сперва надо посмотреть, что ви умеить делять, а тогда и говорить, какой вам жаливане. Искайте старост Гафриля.
И незнакомец зашагал дальше, опираясь на трость с серебряным набалдашником.
Попадавшиеся навстречу крестьяне с возами снимали шапки и низко кланялись, крича:
– Добрый день, Петр Гаврилович!
– Кто же это такой? – спросил Наумка проходившего мимо худого крестьянина. Он подгонял облезлую лошаденку с телегой, полной угля.
– Как ты не знаешь? Видно, дальний. Это хозяин всего завода, немец Петр Гаврилович Марселис. [37] Ну и сердитый! Понукает работать день-деньской и всех еще колотит своим посошком.
– Знать, работы много?
– Дай только работы, да день мал!
– Разве нельзя уйти отсюда?
37
В описываемое время Городищенский завод принадлежал датчанину Петру Марселису. Основан завод был голландцем Винниусом, устроителем нескольких железолитейных заводов.