Момо (илл. Михаэля Энде)
Шрифт:
Момо взглянула на него с благоговением.
– О, – произнесла она тихо, – ты его сам делаешь? Мастер Хора улыбнулся:
– Нет, моя девочка, я всего лишь управляющий. Моя обязанность – выделить каждому человеку столько времени, сколько ему определено.
– Не можешь ли ты тогда сделать так, чтобы Серые господа не воровали у людей время?
– Нет, этого я не могу, – ответил Мастер Хора. – Люди должны сами решать, что им делать со своим временем. И защищаться они должны тоже сами. Я только выдаю каждому, что
Момо оглянулась вокруг:
– И для этого у тебя столько часов? Для каждого человека – часы, да?
– Нет, Момо, – возразил Мастер Хора. – Все эти часы – просто моя коллекция. Они всего лишь несовершенная копия того, что находится в груди у каждого человека. Ибо так же, как даны глаза, чтобы видеть свет, и уши, чтобы слышать звуки, – так же дано сердце, чтобы воспринимать время. Время, не воспринятое сердцем, пропадает так же, как пропадают краски радуги для слепого или для глухого – пение птиц. К сожалению, на свете много глухих и слепых сердец, которые ничего не ощущают, хотя и бьются.
– А если мое сердце когда-нибудь перестанет биться? – спросила Момо.
– Тогда окончится и твое время, милая девочка, – ответил Мастер Хора. – Всю свою жизнь ты как бы возвращаешься сквозь время назад – сквозь все твои дни, ночи, месяцы и годы. Ты путешествуешь, пока не придешь к большим круглым серебряным воротам, через которые ты когда-то вошла. в этот мир. Через них ты опять выйдешь.
– А что там – по другую сторону этих ворот?
– Оттуда приходит музыка, которую ты уже иногда слышала. И ты тогда тоже – часть этой музыки, один из ее звуков...
Он испытующе посмотрел на Момо:
– Наверно, ты этого еще не понимаешь?
– Понимаю, – тихо ответила Момо. – Думаю, что понимаю.
Она вспомнила, как шла задом наперед по Переулку-Никогда, и спросила:
– А ты – не смерть?
Мастер Хора улыбнулся, помолчав некоторое время, потом ответил:
– Если бы люди знали, что такое смерть, они бы ее больше не боялись. А если бы они не боялись, то никто больше не смог бы воровать у них время их жизни.
– А почему не объяснить это людям? – предложила Момо.
– Ты думаешь? – спросил Мастер Хора. – Я говорю им это, когда отпускаю время, – ежечасно. Но боюсь, что люди просто не хотят меня слушать. Они хотят верить только тем, кто нагоняет на них страх. И это тоже загадка.
– Страх? А я не боюсь, – сказала Момо. Мастер Хора задумчиво кивнул. Он долго смотрел на Момо, потом спросил:
– Хочешь взглянуть, откуда приходит время?
– Да, – прошептала она.
– Я отведу тебя туда, – сказал Мастер. – Но там надо молчать. Там нельзя ни спрашивать, ни говорить. Обещаешь?
Момо молча кивнула.
Мастер Хора нагнулся и поднял Момо на руки. Он вдруг показался ей очень высоким и несказанно старым, но вовсе не человеком, а скорее деревом или скалой. Он закрыл ей рукою глаза, и она словно
Ей казалось, что Мастер Хора идет с ней по длинному темному переходу, но чувствовала себя защищенной и ничего не боялась. Вначале она думала, что слышит биение собственного сердца, но потом ей стало казаться, что это эхо шагов Мастера.
Шли они долго. Наконец Мастер опустил ее наземь. Его лицо было рядом, он смотрел на нее большими глазами, приложив палец к губам. Потом он поднялся и отступил.
Момо окружили золотые сумерки.
Постепенно она поняла, что стоит под круглым куполом, большим, как небо. Он был из чистого золота.
В самой середине купола – вверху – зияло круглое отверстие, луч света горизонтально ниспадал оттуда в круглый пруд с черной и неподвижной, как зеркало, водой.
Над самой водой в луче что-то мерцало, как ясная звезда, двигаясь с медленной важностью, и Момо разглядела огромный маятник, качавшийся над черным зеркалом. Но этот маятник ни к чему не был подвешен. Он невесомо витал в воздухе.
По мере того как маятник приближался к краю пруда, там все выше всплывал из воды большой бутон. Чем ближе к краю подвигался маятник, тем больше открывался бутон, пока он полностью не расцвел на зеркальной поверхности. Цветок был прекрасен! Момо еще никогда ничего подобного не видела. Казалось, он состоит из чистых бесплотных красок. Момо не подозревала, что такие краски вообще существуют. Звездный маятник на мгновение задержался над цветком, и Момо целиком погрузилась в его созерцание, забыв обо всем вокруг. Запах цветка казался ей чем-то таким, о чем она всегда бессознательно тосковала, не зная, о чем тоскует.
Маятник стал опять медленно-медленно возвращаться назад. По мере того как он удалялся, Момо с огорчением видела, как увядает прекрасный цветок. Один за другим отрывались и тонули в темной воде лепестки. Момо стало так больно, словно она навсегда теряет нечто невозвратимое:
Когда маятник вернулся на середину пруда, прекрасный цветок полностью растворился. Но одновременно стал возникать бутон на другом краю пруда. И когда маятник приблизился к этому краю, там расцвел еще более прекрасный цветок. Момо обошла пруд, чтобы разглядеть его вблизи.
Новый цветок был совсем другим. И таких красок Момо тоже никогда раньше не видела, ей показалось, что они еще богаче. И запах цветка был еще нежнее. И чем дольше Момо на него смотрела, тем все более удивительные оттенки находила она в его расцветке.
Но опять стал удаляться маятник, и опять стала опадать – лепесток за лепестком, – и растворяться, и тонуть в бездонной глубине вся эта красота.
Медленно-медленно вернулся маятник на другую сторону пруда, но на этот раз он качнулся немного дальше – и опять возник там, чуть подальше, новый бутон и стал постепенно распускаться.