Mon AGENT или История забывшего прошлое шпиона
Шрифт:
— Я хочу принести этот эликсир тебе! И за это ты поставишь меня на место Нергала!
Услышав о подобном предложении, Лилит еле сдержалась от выражений восторга по поводу возникающих возможностей для дворцовой интриги. Теперь супруг пойдёт на многое, чтобы заставить её хранить молчание! С другой стороны, в её-то положении никогда не знаешь, под кем придётся кряхтеть следующей ночью! Глядишь, когда-нибудь понадобится предать и Сатану, предупредив начальника службы безопасности о грядущей отставке и толкнув тем самым на радикальные упреждающие действия в отношении демократически избранного лидера. А может, выгоднее продать тайну Михаилу? Сатана, казалось, почувствовал эти мысли, роящиеся, как могильные черви, в прелестной головке жены. Очень медленно его хвост то ли нежно обвил, то ли немного придушил её красивую шею. Лилит поняла намёк, но это никак не уменьшило её радости от услышанного.
— Я согласен! — наконец звериным голосом проревел Диавол. — Даю тебе моё слово!
Уриэль склонился в глубоком поклоне, но потом всосал капавшую с клыков слюну и, изобразив на гнусной морде подобие хитрой улыбки, молвил:
— Повелитель, надеюсь, ты не будешь возражать против контракта?
Диавол с ненавистью посмотрел на искушённого в деле потустороннего торга вампира и молча кивнул. В лапах Уриэля как будто сам по себе появился кусок пергамента с текстом. Упав на колени, он приблизился и подал его новому сюзерену. Сатана быстро прочитал документ. Потом он вдруг, одним движением когтистой лапы, вырвал трепещущее сердце у не успевшей даже вскрикнуть девушки-подлокотника. Приложил продолжающий сокращаться кусок кровавой плоти к бумаге. Вспыхнул яркий свет: договор был заключен.
Глава 5
Существуют несколько испытанных способов понять, обладаете ли вы ораторскими способностями. Если у вас есть что сказать миру и где-то внутри жарко горит огонь желания поделиться своими мыслями с окружающими, то можно вызваться сказать речь на торжественном мероприятии вроде юбилея начальника. Или на чьих-нибудь похоронах. Или на митинге в поддержку того или иного политика. Конечно, во всех этих ситуациях вы подвергаетесь определённому риску. Пока человек не открыл в первый раз рот на публике, у окружающих всегда остаётся определённая надежда на то, что он это делать умеет, но по какой-то причине пока не успел продемонстрировать свои таланты. Вполне может статься, что ваше красноречие окажется настолько зажигательным, что под конец выступления присутствующие забудут о главном поводе, по которому они, собственно говоря, и собрались. Начальник будет с умилением разглядывать умного парня, явно заслуживающего скорого повышения, а молоденькая племянница усопшего в элегантном чёрном платье, выгодно подчёркивающем её стройную фигуру, после подойдёт поблагодарить за проникновенные слова и пригласит как-нибудь вспомнить покойного в более располагающей обстановке. Наконец, митинг «в поддержку» может решить, что как раз вы и являетесь кандидатом более достойным, чем герой (или, если хотите, жертва) вашей агитации. Впрочем, как было сказано выше, вполне возможен и совершенно иной поворот событий. На лице вашего босса может появиться гораздо менее умильная мина. Как будто он вступил в нечто, оставшееся после соседского пса. Или, ещё хуже, увидел счета своей жены после поездки за границу. А пухлые губки симпатичной племянницы окажутся не призывно полуоткрытыми, а презрительно сжатыми — словно вы громко испортили воздух в набитом пассажирами лифте, чудовищно медленно поднимающем вас на тридцатый этаж.
Но способ, который получил наибольшее всемирное признание, — это добыть крепкий ящик или табуретку, запастись зонтом и отправиться в то место лондонского Гайд-парка, которое известно как «угол ораторов». С незапамятных времён угол этот привлекает начинающих словоблудов, решивших, что они могут претендовать на звание пророка. Каждый из читателей, хоть раз постоявший четверть часа, слушая более или менее занятный бред очередного сотрясателя воздуха, может засвидетельствовать вполне очевидное. Обычно, если вы и запоминаете автора ещё одной теории заговора, предупреждения о нашествии инопланетян или обличителя правящих кругов той или иной страны, то уж точно не имеете ни малейшего желания слушать его вновь. Да, были времена, когда на ящик в Гайд-парке взбирался ещё молодой Ульянов-Ленин и пугал мирных английских обывателей варварским акцентом, базарной жестикуляцией и неизбежностью мировой пролетарской революции. Прошли через «угол ораторов» и иные личности, оставившие больший или меньший исторический след. Но в наше просвещённое время, когда телевидение и Интернет предоставляют невиданные ранее возможности для самовыражения по сути каждому желающему, когда главным достоинством идеи стала не её ценность, а сенсационность, когда нам хочется тратить всё меньше и меньше внимания на окружающих, шансы быть замеченным у следующих традиции посетителей «Угла» становятся всё более ничтожными. Поэтому-то всегда невозмутимые английские блюстители порядка в своих высоких шлемах и жёлтых жилетах не обращают особого внимания даже на тех, кто, во избежание дальнейшего негативного влияния на исторический процесс, призывает оскопить всех мужчин и стерилизовать всех женщин — членов семейства некоего американского президента. Или агитирует жителей Лондона вернуться к практике человеческих жертвоприношений и начать их с «непотопляемого» премьера-лейбориста. Полицейские относятся к «Углу» не как к потенциальному очагу политической нестабильности, а как к бесплатному цирку, каковым он, собственно говоря, и является.
Но в один прекрасный летний день начала XXI столетия в Гайд-парке произошло нечто неожиданное. День этот, кстати, был будним, что не способствовало привлечению интереса к неудавшимся пророкам и удачливым клоунам со стороны спешащих по делам прохожих. Над огромной лужайкой парка лениво висели пушистые белые облака. По дорожкам неторопливо прогуливались няньки с колясками, а на изумрудной траве газонов возбуждали друг друга бесстыжие иностранные студенты и резвились ухоженные английские псы. Туристы угощались самыми дорогими в мире сосисками, а белки и птицы без всякого страха принимали пищу прямо из рук умиляющихся посетителей. В этот чудесный день не ожидалось ни массовых демонстраций, ни митингов, ни концертов рок-звёзд. В общем, никто из заступивших на дежурство полицейских не рассчитывал увидеть хоть что-нибудь, напоминающее чрезвычайное происшествие. Тем не менее, уже метров за триста от пресловутого символа английского либерализма возвращавшиеся с обеда разомлевшие члены наряда почувствовали что-то неладное. Против всяких ожиданий они увидели, что в описанном месте гигантского парка наблюдается некое тёмное пятно и что пятно это, скорее всего, представляет собой растущую прямо на глазах толпу людей. Полицейские встревоженно переглянулись и перешли на быстрый шаг. Вскоре шаг стал очень быстрым. А потом, не выдержав, приседая и придерживая шлемы и дубинки, полицейские понеслись к «Углу» стремительной рысью предчувствующих служебное взыскание фараонов. Достигнув цели, стражи порядка — с бьющимися сердцами, в которые упирались сожранные на обед бутерброды, — начали раздвигать толпу, готовясь к худшему. Один из них уже снял с пояса переносную радиостанцию и приготовился вызывать скорую помощь и детективов из отдела убийств. Каково же было их облегчение, когда они увидели не нож, зловеще торчащий из живота торговца наркотиками, и не старушку-миллионершу, которую хватил удар при виде обнажённого торса очередного студента. Перед ними оказался всего лишь хиппи среднего возраста, вещавший что-то с потрёпанной раскладной табуретки. Вместе с тем вслед за огромным облегчением «бобби» испытали и немалое удивление. Толпа продолжала расти, а на лицах людей царило такое выражение, будто они внезапно встретили ожившую принцессу Диану. Протиснувшись поближе, полицейские уставились на патлатого оратора, обладавшего чрезвычайно сильным и приятным голосом. Тот же продолжал говорить, не обращая особого внимания на появление стражи. У него был явственно различимый ближневосточный акцент. Светло-зелёные глаза лучились добротой и уверенностью в себе.
— …Кто, кто научил вас, любимые братья и сёстры мои, что Бог живёт в украшенных золотом храмах? Кто сказал вам, что человеку нужна чья-либо помощь для общения с ним? Почему вы внимаете жрецам, закосневшим в глупых ритуалах и сочинённых тысячи лет назад молитвах? Внемлите: человек свободен в своих отношениях с Господом! Разве потерпели бы вы приказывающего вам общаться со своей собственной матерью только через посредника? Да ещё и такого, который не достоин уважения и доверия? Как вы, которым тысячи лет тому назад было сказано отречься от идолов, опять стали идолопоклонниками, поклоняясь иконам, костям и распятиям? Неужели вы думаете, что он умер, желая, чтобы вы забывали Бога ради куска металла или деревянной доски? Верьте мне: не мог он учить тому, что нельзя развестись с нелюбимым супругом, что радости тела греховны и что надо вырвать глаз, неравнодушно смотрящий на красивую женщину!
Полицейские снова переглянулись: у этого были очевидные нелады с христианством. Впрочем, он был далеко не первым, кто распинался на «Углу» по поводу несоответствий, противоречий и просто глупостей, содержавшихся как в Ветхом, так и в Новом заветах. Правда, ни один из них не собирал ещё подобной толпы: либо из-за недостатка красноречия, либо из-за полного равнодушия окружающих к самой теме. Так или иначе, пока можно было говорить не о нарушении порядка, а, скорее, о нетипичной реакции прохожих на хиппи с вдохновенным симпатичным лицом и натруженными руками строительного рабочего.
— А ты-то кто такой? — наконец раздался из толпы враждебный голос кого-то, не выдержавшего нападок на основу Западной цивилизации. У него было плотное красное лицо и акцент уроженца Среднего Запада северных американских штатов. — Откуда ты знаешь, что ложь и что правда в Святом Писании?
— Точно! — поддержала его трясущая многочисленными подбородками и крашенными кудряшками пожилая соратница по туристической группе. — Лез бы ты, патлатый, обратно — под ту корягу, откуда взялся! Безбожник!
— Коммунист! — поддержал её англиканский священник, давно надувавшийся праведным гневом и поглядывавший на лица окружавших в поисках схожих эмоций и поддержки. — Одумайся, хулитель! Одумайся и покайся, пока не поздно! Ибо тяжка будет кара! Поразит тебя, святотатствующего, десница Господа нашего, Иисуса Христа!
Зеленоглазый выходец с Ближнего Востока отнюдь не был обескуражен выкриками несогласных. Добродушно улыбаясь, он сделал паузу, а потом, обращаясь к новым фарисеям, продолжил:
— Расскажу вам одну историю! Однажды священник Храма, славившийся своими благочестием, физическим совершенством и привычкой к тщательному соблюдению ритуалов Торы, зашёл за запретный покров, в обиталище Адоная. Ибо происходил он из древнего рода и мог это делать по праву рождения. К своему удивлению и возмущению там он увидел колченогого калеку-нищего, посмевшего отведать жертвенных хлебов и оливкового масла. Мало того, нищий оказался бос и гол и был, как можно было заметить, необрезан, а значит, поклонялся Артемиде или другому непотребному языческому божеству. «Мерзкий гой! — закричал священник. — Как ты, нечистый, посмел зайти в Святая Святых на своей хромой ноге? Как осмелился есть пищу Яхве? Разве не знаешь, что тебя ждёт жестокое наказание?» Но нечистый попрошайка ничуть не испугался, дожевал свой хлеб и ответил: «Не тебе, священник, судить меня! Ибо на спине твоей следы страшной кожной болезни и ты нарушаешь закон так же, как и я!» Испуганный жрец не стал звать стражу, а побежал к раввину и попросил того осмотреть спину. Тот внимательно оглядел её, а потом, ничего не говоря, спросил священника о причине его беспокойства. Рыдая, жрец поведал о словах нищего. Раввин же усмехнулся и сказал: «Пока ты бежал ко мне, то чувствовал себя так, будто стал прокажённым преступником. Как ты думаешь, кому обязан сей страшной переменой в своей жизни?» Подумав, храмовый священник ответил: «Конечно, Яхве, всевидящему и всемогущему!» Раввин засмеялся: «Нет, глупец, ведь твоя спина чиста! Не желая того, ты приравнял бродягу-гоя к самому Создателю!»