Мона
Шрифт:
— У него есть человек в израильском правительстве?
Самир слегка кивнул. Потом расправил плечи.
— Тебе пора возвращаться в свое заточение. Мохаммад ждет тебя около тоннеля.
Эрик медлил. Он чувствовал себя в некоторой степени униженным. Униженным и обманутым. Надежда испарилась, а вход в тоннель казался воротами в ад. Эрик поднялся. Самир поднял руку с маленьким снимком.
— Можно я оставлю себе фотографию дочери? Я был бы признателен.
Эрик кивнул.
— Она твоя.
Потом повернулся и пошел к тоннелю.
Без
В окрестностях Хан-Юниса, Газа
Эрик вернулся в темную келью. Мочой пахло сильнее, чем раньше. Может, группа использовала помещение в качестве туалета, когда здесь не сидели заключенные. Эрик полулежал, опершись на бугристую стену. Около получаса назад он слышал слабое шуршание где-то слева. Какое-то животное или насекомое. Крыса? Скорпион?
Он рассказал всю правду Самиру. Может быть, зря? Если Самир скажет Ахмаду Вайзи, изменится ли что-нибудь? Вряд ли. Ахмад уже все знал. Встретится ли Эрик с Самиром еще раз?
Он поменял положение. Снова послышалось шуршание.
Милая, замечательная Ханна. Как она? Ухудшилось ли ее самочувствие? Пытался ли Йенс дозвониться до него? Ханна стояла у Эрика перед глазами.
Густые волосы. Светлые и волнистые. Теперь в то, что он любил, закралась седая прядь.
Скрежетание заставило Эрика вздрогнуть. Скрип раздался снова, и дверь в камеру открылась. Он не моргая сидел в темноте. Слабый свет пробивался из-за силуэта у двери.
— Эрик?
Мягкий голос Самира. Эрик прошептал:
— Я здесь.
— Осторожно глаза. Я зажгу свет.
После щелчка комнату залил свет. Эрик огляделся. Свет шел от лампочки, свисавшей с потолка на черном проводе. Камера была меньше, чем он себе представлял. Вытянутая. Сёдерквист заметил большие трещины на стенах. Раздолье для крыс. На грубом полу лежали груды бумаги, пластиковые бутылки и грязные тряпки. Самир, сгорбившись, вошел в дверной проем.
— Как ты?
— Живой.
Самир отодвинул ногой зелено-коричневую тряпку и аккуратно сел перед пленником по-турецки.
— Аллах испытывает тебя.
Эрик чуть улыбнулся.
— Несомненно.
Самир посмотрел на него грустным взглядом.
— Я многое почерпнул из наших дискуссий.
— Я тоже. Они были очень полезными для меня.
— Я рад, что ты пришел. Мне бы хотелось, чтобы все закончилось по-другому.
— Я тоже. Но это еще не конец.
— Ты прав. Ночь длинна, и только Аллах знает ее тайны.
Самир
— Твоя судьба не в моих руках. Я попробую поговорить с Ахмадом. Может, мне удастся уговорить его передать тебя ХАМАСу. Нехороший вариант, но ближе к властям тебе в Газе не оказаться. Лучше, чем пуля.
Эрик почувствовал себя кошмарно одиноким. Самир долго смотрел ему в глаза. Потом он повернул его руку, раскрыл ладонь и вложил в нее небольшой плоский предмет. Когда Эрик опустил глаза, он увидел айпод. Собственный айпод. Самир сохранил его, когда охранник ударил Эрика.
— У рыцаря должен быть свой айпод.
Самир понизил голос:
— Я загрузил для тебя Седьмую симфонию Чайковского. Фантастическая композиция. Думаю, она тебе понравится. Может быть, она вернет тебе любовь. Помни мою семью. Мою историю.
Самир отпустил его руку и встал. Эрик остался сидеть на полу.
— Я обещаю.
Самир поднял руку для приветствия.
— Инша Аллах.
Он вышел через низкую дверь, оставив свет включенным. Снова раздался скрип от задвигаемого снаружи засова. Эрик посмотрел на маленький серебристый плеер в руке. Чайковский. Фантастическая композиция. Но у него не было наушников, поэтому послушать он не мог. Эрик придвинул колени к себе и попытался вспомнить какие-нибудь композиции Чайковского. Он раньше никогда не слышал о Седьмой симфонии. Странно. Он вдруг начал думать о Пятой. Она напоминала Пятую симфонию Бетховена, но у Чайковского не было такой жесткой структуры. Сначала основная мелодия. Неровная ми-минор. Ре-минор, которая вначале теряется за главной мелодией, но затем вырывается вперед. Эрик напевал для себя. Голос был слабым и дрожал. Бас понизился на октаву. Вторая секция звучала больше как классический Чайковский, мощный и яркий, с ведущими духовыми. Эрик услышал шум за дверью и скрип отодвигаемой щеколды. Дверь открылась, и он улыбнулся в проем.
— У меня, к сожалению, нет наушников, но я постараюсь помнить Чайковского.
— Особо нечего помнить. Гомосексуальная псина, испорченная холерой и водкой.
Внутренности сжались, когда Эрик встретился взглядом с Ахмадом. Эрик отпрянул в глубь камеры.
— С кем ты разговаривал? С Самиром Мустафом? Мне показалось, я видел, как он выходил отсюда.
Эрик рефлекторно посмотрел на айпод. На секунду дольше, чем нужно. Ахмад улыбнулся.
— Ты получил подарок?
Эрик сжал плеер в руке. Ахмад спокойно облокотился на стену и осмотрелся.
— Довольно грязное здесь место, но ничего лучше предложить не могу. Мы не рассчитывали запирать тебя тут. Мы подготовили для тебя гораздо более красивое помещение. Но вещи и обстоятельства изменились.
Эрик молчал.
— Значит, Самир был здесь и миловался с тобой? Подарил прощальный подарок? Не понимаю, почему все ходят с этими штуками в ушах. Идиотизм. Вы пропускаете все, что происходит вокруг. Не воспринимаете детали. Детали — это самое важное.
— Что вы собираетесь со мной сделать?