Монах и кошка
Шрифт:
– Знаешь ли ты, кто я? Почему я вернулась в мир людей? Чего искала? О чем тосковала?
– Ты призрак Оно-но Комати, сама сказала, - стараясь не глядеть в сверкающее нездешней белизной лицо, отвечал монах.
– Над тобой заклинания читать надо... И шла бы ты оттуда, откуда появилась...
– Я уйду...
– печально пообещала Комати.
– Только выслушай! И если ты, услышав мою историю, прогонишь меня прочь, - я уйду. Без единого слова...
– Говори, - позволил Бэнкей и отвернулся.
– Я была прославленной красавицей, - начала она, - и мне даже в голову не приходило, что я могу утратить
– К тебе пришла старость, - понимающе сказал монах.
– Она ко всем приходит.
– Но не все так оплакивают свою красоту и свой талант!
– воскликнула Комати.
– Если бы знал, каково это - владеть красотой, покоряющей страны, и талантом, равным которому нет в столице! И в отчаянии чувствовать, как они понемногу покидают тебя... А как меня любили, как меня желали! Ливень сердечных посланий и любовных просьб обрушивался на мою глупую голову - и вся моя модлодость была чередой летних яростных ливней. Но теперь я вижу - мое сердце не ведало тогда приливов искренности, ни капли правды не было в моих ответных письмах. Нужно было дожить до самой убогой и отвратительной старости...
– Умные женщины, еще не утратив красоты окончательно, постригаются в монахини. Лучше отказаться от чего-то добровольно и с достоинством, чем смотреть, как тают последние крохи...
– и Бэнкей вздохнул, потому что и среди монахинь он не видел должного отрешения от мирских страстей.
– Я не могла...
– прошептала красавица.
– Я не могла... Бэнкей, ты не поверишь мне, но больше всего я сожалела о том, что в моей жизни не было любви... что моя красота и, возможно, талант, помешали мне изведать истинную любовь...
– Тебе?
– забыв от изумления все свои обеты и запреты, Бэнкей резко повернулся к Комати.
– Ты?..
– Я была слаба и искала того, что ищут слабые души - полутонов, оттенков, отзвуков, сновидений... Когда в мою жизнь вошел тот мужчина, я не поверила ни ему, ни себе. Я сказала - сто ночей подряд проведешь ты у моих ворот! И он повиновался. Он приходил и ждал - и я за своими прекрасными бамбуковыми шторами сидела, затаившись, наслаждаясь его ожиданием... Знаешь ли ты, как это опьяняет душу?
– Нет, не знаю, - мрачно сказал монах.
– Разве тебе не знакомо это просветленное и томительное ожидание?
– Нет!
Оба они знали, что Бэнкей солгал.
– Пусть так...
– прошептала Комати.
– Девяносто девять ночей он приезжал к моим запертым воротам. Настала сотая ночь - и он не появился.
– Эту историю знаю даже я, ничтожный монах, - видя, что поэтесса не может найти нужных слов, помог ей Бэнкей.
– Он заболел и умер. Люди говорили, что его сгубила ночная сырость. Перед рассветом она особенно чувствуется и влияе на сердце...
– Да, он умер, - на удивление спокойно согласилась Комати.
– А я продолжала жить и писать стихи. Только вот о любви мне говорили все реже. Настал день - и я удивилась тому, что давно уже не получала любовных писем и не отвечала на них. Тогда я поглядела в зеркало очень внимательно... И прожила еще пятьдесят лет, Бэнкей! Пятьдесят лет...
– Очевидно, у тебя было крепкое здоровье, - заметил монах.
– И ты бы не побоялась утренней сырости.
– Здоровье у меня было крепкое, а вот красота - непрочная. В конце концов я удалилась в горы, где никто бы меня не увидел. Я думала - еще не все потеряно, ведь многие придворные дамы, утратив красоту, продолжают сочинять и танка, и рэнга, и даже длинные романы. Оказалось, ошиблась...
– Для кого бы ты сочиняла романы в горах?
– искренне удивился Бэнкей. Это там вовсе ни к чему. Уж лучше ты бы твердила сутры, все же польза для души. Тебе ничего не говорили о свете Трех Благодатей?
– Это мудрость, освобождение от земных страданий и воплощение в будду, немедленно и четко ответила образованная поэтесса.
– Буддой мне в прежнем рождении стать было невозможно, потому что я женщина. А Три Земные Горести я познала сполна - суетные страсти, власть кармы и боль... Но ты не понимаешь, для чего я затеяла этот разговор. Слушай...
Она помолчала, глядя в крошечное окошко.
– Точно такой же была луна... И я лежала на старых циновках. И мне было холодно. Я знала, что утра не будет. Я вспоминала все, что было пятьдесят лет назад... Ни одной строки за пятьдесят лет, Бэнкей, ни одной строки!.. И я безумно желала написать хоть несколько слов... Рядом были такая же старуха, как и я сама, моя служанка, которую прислали родственники. На столике стояла наготове тушечница, лежали кисти и бумага, прекрасная бумага. Я все яснее понимала - все кончилось для меня в тот день, когда он умер, и пятьдесят лет я расплачивалась за его смерть.
– Такова твоя карма, - сказал Бэнкей.
– Если ты действительно так страдала, как говоришь, то в будущем рождении тебя ждет немало счастья.
– Да, я утешала себя этим. И мысли мои стали причудливы и замысловаты, как ава...
– Как что?
– не понял монах.
– Лакомство такое, - усмехнулась Комати.
– Вообрази себе жгут из сладкого теста длиной в два сяку, закрученный множеством петель. Когда-то я это очень любила... Я думала одновременно о самых разных вещах и вдруг поняла, чего я хочу. Я хотела, чтобы он опять пришел к моим воротам! И я бы отворила их в первую же ночь! Только теперь, когда мысли путались и петляли, я поняла, с какой силой могла бы ответить любовью на любовь!.. И тут же вспомнила о звездах Пастух и Ткачиха, которые раз в семь лет встречаются на Сорочьем мосту... Я подумала - сколько бы страсти они ни вложили в свое любовное свидание, я вложу в свое больше... Странные мысли приходят на ум умирающей старухе, верно? И стихи тогда вернутся ко мне.
– Кажется, я понял, что произошло, - медленно сказал Бэнкей.
– Умирая, ты была захвачена одной мыслью, одним желанием. А если человек умирает с таким страстным желанием, оно непременно сбудется.
– Я попробовала написать танка - и не смогла... Не дописала. Я думала, что у меня есть еще несколько часов, чтобы дописать, положила кисть и задремала. Сквозь лишенный видений сон я вдруг услышала голос. Это был голос совсем еще молодого человека. Он читал мои строки, мои недописанные строки. "Я буду искать и найду эту женщину!
– воскликнул он.
– Она зовет возлюбленного - ну так я и буду ее возлюбленным!" Перед моим внутренним взором появилось юное и прекрасное лицо. Я поняла - он пришел! И пора отвечать любовью на любовь!