Монах из Мохи
Шрифт:
Когда Мохтар вернулся к Хамуду и Зафаран с пластиковым пакетом, отяжелевшим от куриной крови, Зафаран вытаращилась. Потом засмеялась. Мохтар заподозрил, что сейчас его обзовут олухом, – Зафаран часто называла его олухом, она всех называла олухами, это было ее любимое английское слово.
– Олух, – сказала Зафаран.
Мохтар отдал курицу одной из служанок в кухне и пошел в гостиную, где Хамуд принимал соседей. К обеду всегда приходили гости – приглашений не требовалось. Мохтар не без удовольствия обедал с посетителями, но тут ворвалась Зафаран и поведала историю о курице.
– Олух, – сказала она. – Ну что за олух!
И все засмеялись.
Впрочем, и Зафаран, и Хамуд вскоре стали доверять Мохтару дела – и мелкие, и важные.
– Сходи в банк и обналичь чек, – говорил Хамуд и вручал ему чек на три миллиона риалов – это около пятнадцати тысяч долларов.
И Мохтар шел
Когда Мохтар допускал ошибки, Хамуд сердился, только если внук искал отговорки.
– Признай ошибку и исправь, – говорил Хамуд.
В запасе у него имелась тысяча пословиц и сентенций. Любимая была такая: держи деньги в руке, а не в сердце. Это он повторял очень часто.
– Что это значит? – спросил Мохтар.
– Это значит, что деньги эфемерны, перетекают от человека к человеку, – ответил Хамуд. – Деньги – инструмент. В сердце им не место.
Мохтар прожил у Хамуда и Зафаран год и вернулся в Штаты другим человеком. Не совсем перевоспитался – в школе он по-прежнему частенько халявил, – но успел поучить классический арабский и прочувствовать свои корни. Хамуд надеялся, что внук станет имамом или юристом, но сам Мохтар уже видел себя вторым Хамудом, предпринимателем. Человеком, который любит движение.
Глава 6
Парвеню Руперт
Мохтар вернулся из Йемена, вскоре завел привычку носить безрукавки и устроился работать в «Банана репаблик». Его тендерлойнские друзья были в шоке. Школьные друзья, ошарашенные таким преображением одноклассника, прозвали его Рупертом, в честь расфуфыренного комиксового медведя [5] . Мохтар не обижался. Ему было пятнадцать, он работал и тем гордился. Вернувшись из Ибба, он захотел работать, увидел объявление «Банана репаблик», обратился туда, и его взяли.
5
Медвежонок Руперт – персонаж детского комикс-стрипа, созданный в 1920 г. британской художницей Мэри Туртел; комикс-стрип выходит в британской газете Daily Express с 1920 г.
Родители не верили своим глазам. Никто не верил. Пацан из Тендерлойна работает в «Банана репаблик». И это не какой-то там захолустный «Банана репаблик» в торговом центре, а флагманский магазин в центре города. Мохтар думал, его отрядят на зады, на склад, и действительно начал там, но вскоре перешел в торговый зал – продавал рубашки и брюки хаки бизнесменам и туристам.
Для Мохтара то был период радикальной эволюции. Он впервые познакомился с геем. Мохтар много лет прожил в Сан-Франциско, и ему ни разу не встречались такие чуваки. Ну, может, и встречались – да наверняка, – но он не знал. Среди его знакомых не было открытых геев, как начальство и коллеги в «Банана репаблик». Они приняли его, обучили, что с чем носят, как складывать кардиган мраморной расцветки с аранами, как вешать узкие хлопковые штаны «Кентфилд». Почти всю свою зарплату он тратил на одежду – винтажные трикотажные рубашки «хенли», кожаные туфли за 130 долларов, штаны английского покроя, не закрывавшие лодыжек.
Его наружность потрясла мир. Теперь Мохтар расхаживал по городу не бедным пацаном из Тендерлойна в саване мешковатых тряпок, что окутывает его чужими предрассудками, а Рупертом – элегантным комиксовым медведем, которому везде рады. Взрослые – в старших классах, в мечети, в любом магазине – доверяли ему и хотели с ним общаться.
Его называли сэр. Его называли мистер.
Год проработав в «Банана репаблик», он прослышал о вакансии в «Мейсиз» на Юнион-сквер – там искали продавца женской обуви; Мохтару было семнадцать, он не знал ничего ни про женскую обувь, ни про женщин, ни про «Мейсиз», но откликнулся и в обличье Руперта получил работу. Процент с продаж был выше, так что из «Банана репаблик» Мохтар ушел и в первый день в «Мейсиз», затаив дыхание, придерживал дрожащую ступню женщины за тридцать, в короткой юбке. «От всего сердца рекомендую эту работу», – сказал он друзьям.
Ухлестывать за покупательницами не полагалось, но и не приходилось. Они ухлестывали за Мохтаром. Каждый день он, разодетый, опускался перед ними на колени, придерживая их босые ступни. Они были Золушками, он был Золушкой. Он вломился на этот бал. В их мире он не смыслил ничего. Входили две женщины с сумочками «Гуччи», щупали туфли, болтали про отпуска в Мадриде, Каннах и на Сен-Бартелеми. В понедельник Мохтар слышал, как одна женщина рассказывает подруге про своего сына, который хочет в Университет Южной Калифорнии, там ведь отличная киношкола, а во вторник, слушая рассказ другой матери о творческих наклонностях ее сына, Мохтар с великим апломбом разглагольствовал о том, до чего хороша и селективна программа киношколы в УЮК. «Вероятно, лучшая в стране», – говорил он.
Тендерлойн учил схватывать на лету и чесать языком на ура. Слушай и впитывай. Выдашь невежество – тебя облапошат. Спустя день-другой в «Мейсиз» Мохтар уже знал «Коул Хаан», Бетси Джонсон, «Коуч», Винса Камуто, Майкла Корса и процентами с продаж получал около двухсот долларов в день. Работал он часов по двадцать в неделю, после школы и по выходным, и порой женщины верили – или внушали себе, – что Мохтар старше, чем на самом деле. Были сестры из Германии, двадцати с чем-то лет. Были женщины из Нью-Йорка, за тридцать. Мохтар и еще один продавец обуви водили их гулять – или позволяли себя выгуливать, – показывали городские места, на которые иначе женщины бы не наткнулись. Из этих свиданий особо ничего не вытанцовывалось, но Мохтар узнавал новое. Узнавал, каково это – путешествовать, иметь деньги, чтобы покупать вещи, покупать билеты на самолет, ездить на Карибские острова, в Европу. В Париже, говорили эти женщины, непременно зайди в ресторан «Л’Абей»! И не езди в Джексон-Хоул в январе. Декабрь или февраль – да, январь – ни в коем случае. Спасибо, запомню, отвечал Мохтар и каждый вечер возвращался домой, ложился спать на верхнюю койку двухэтажной конструкции в двухкомнатной квартире своей семьи на Поук.
К восемнадцати годам он знал, что у этих людей, которые учились в колледже и могли жить где душа пожелает, не было ничего такого, чего не было у него самого. Они не были умнее – уж это ясно. Они не были смекалистее. Они даже не были беспощаднее. Честно говоря, они, пожалуй, были мягче. Но у них имелись преимущества. Или ожидания. Или самоочевидности. Самоочевидно было, что они пойдут в колледж. Самоочевидно, что они найдут работу, достойную их воспитания и образования. В мире Мохтара ничего такого самоочевидного не было. В старших классах кто-нибудь из учителей изредка заговаривал с ним про колледж, уверял, что у Мохтара получится, у него светлая голова, но дома речи о колледже особо не заводили. Не было прецедента и не было денег.
Глава 7
Руперт торгует «Хондами»
Через несколько месяцев после школьного выпускного Мохтар увидел объявление: требуется парковщик. «Хонда» в Сан-Франциско, дилерский центр на Ван Несс, подыскивал того, кто будет парковать у них машины.
Мохтар заполнил анкету и очутился лицом к лицу с крепко сбитым человеком по имени Майкл Ли. Быстро выяснилось, что прежде Ли был морпехом, служил в Первую войну в Заливе, а теперь управлял торговым залом дилерского центра. Ли расспрашивал Мохтара про автомобили, про опыт работы, и Мохтар рассказал ему про «Банана репаблик», про «Мейсиз», а свои познания в области автотранспорта слегка преувеличил. На юге Калифорнии, под Бейкерсфилдом, у него жили двое дядьев, Рафик и Ракан, – вот они кое-чему его обучили. Мохтар обронил пару-тройку терминов: генератор переменного тока, двухдиффузорный четырехкамерный карбюратор. Ли кивал, слушал, задавал вопросы. Собеседовали Мохтара долго – незачем так долго собеседовать парковщика, – и в конце концов Ли выдал: