Монах Ордена феникса
Шрифт:
И тут же ударила волна ужаса, стремясь разорвать мозг изнутри. От этой волны закружилась голова, мир перед глазами поплыл, начал проваливаться вниз, вместе со Стеной, орущими в дикой панике дежурными, которые срывали с себя шлемы, метались по стене, побросав оружие. Убийца прыгнул вниз, с пятнадцатиметровой высоты, но стука падения не было – три огромных тени подхватили его, подняли в воздух, с диким лязгом и треском лопающихся мышц и кожи разорвали на куски. С неба водопадом пролился кровавый дождь, едва не залив костер, и покореженные железки разорванных доспехов, упавшие вниз.
Жутко хотелось вопить, хотелось бежать не известно куда, сжать в руках пульсирующую голову, раздавить ее, наконец, казалось, что крик принесет облегчение, но что то в голове сковало тело Альфонсо, заставило онеметь.. Пришла отличная идея избавить себя от дикого ужаса, перерезав вены на руках кинжалом, но едва Альфонсо отнял руки от ушей, как дикие вопли чуть не раздробил ему мозг так, что перехватило дыхание.
Черные птицы прилетали неизвестно откуда и улетали неизвестно куда до той поры, пока одна из них не схватила каннибала за голову и
Разбойник, задыхаясь от крика, бросился на Альфонсо, вцепился корявыми пальцами в ворот новенького камзола, принялся нечленораздельно вопить в лицо, наверное, прося о помощи. В эгоистичной агонии, он оторвал руки Альфонсо от ушей, гул залез Альфонсо в голову с новой силой и стал не выносим – казалось, мозг подпрыгивает в черепе, стукаясь о него сразу всей своей поверхностью. Обезумев от ужаса, бил Альфонсо кинжалом по кричащему лицу: по вытаращенным глазам, один из которых вытек сразу после первого удара и повис на рукаве его камзола, по брызгающему кровью рту, сделав его больше, чем он был сначала, потом просто по лицу, рисуя на нем кровавые узоры. Сзади у разбойника мелькали черные птицы, вырывая куски мяса со спины; создавая изрядный ветер крыльями, потащили они разбойника вверх, а так как тот вцепился мертвой хваткой в Альфонсо, то вскоре и он почувствовал себя в воздухе. Очень быстро головы у разбойника не стало, а еще через миг, мерзким лязгом рвущихся доспехов, хрустом разрываемой плоти и ломающихся тканей, его разорвали пополам, и облепленный кишками, с двумя чужими руками в руках, полетел Альфонсо вниз, проломил деревянный настил и упал в кучу хрустящих, острых предметов. На миг он потерял сознание, но очнулся тут же – черная тень кинулась на него, выставив вперед огромные когти, но обо что то стукнулась, кувыркнулась в воздухе и кое как умудрившись выровняться в полете, все же промахнулась – когти одной лапы скользнули по боку Альфонсо, а вторая лапа подвернулась и сломалась, когда птица рухнула на нее всем своим весом. Накрыли огромные крылья Альфонсо словно одеялом; ощерилась мерзкая клыкастая голова, едва не вцепившись ему в нос, но он среагировал моментально – всадил кинжал птице туда, где подозревал у нее наличие головы. Всю свою силу вложил он в этот удар, но не ожидал такого результата – кинжал прошел сквозь твердую кость легко, словно через помидор так, что даже голова Кералебу оказалась в черепе. Наверное, он там бы весь оказался, если бы не гарда. Альфонсо выдернул кинжал из птицы – вышел он так же легко, как и зашел, приготовился в новой атаке, но птица была мертва, а в том темном мешке башни Стены, где он оказался, было оглушающе тихо, и смотрела на него большая, яркая луна через дыру в поломанных досках крыши…
Очнулся Альфонсо уже в сумерках зари, долго смотрел на светлеющее небо через дыру пробитой крыши башни, в которой оказался; не хотелось ни шевелиться, ни думать, но, к сожалению, нужно было делать и то и другое. Черная птица накрыла его собой, словно одеялом, и теперь с нее текло что то склизкое и холодное прямо на шею. В рождающемся утреннем свете ее черная морда постепенно становилась различимой, отчего не становилась красивее, наоборот становилась все более мерзкой. У нее были длинные клыки, которые не помещались в пасти, по этому торчали на улице, над этими клыками топорщился большой, складчатый нос, усевшийся на морду гигантской крысы и большие уши, закрыть которые не смогла бы ладонь крупного мужчины.
Задыхаясь от резкого, режущего глаза смрада, скинул с себя Альфонсо тушу птицы, которая на поверку оказалась гигантской летучей мышью с костистыми, длинными лапами и кожистыми крыльями, осмотрелся вокруг. Оказалось, падение Альфонсового тела приняла на себя куча костей, вперемешку с рваными кусками доспехов, обломками оружия и несколькими частями человеческого тела, не успевшими еще сгнить. Остальные мыши, которым посчастливилось не пытаться закусить Альфонсо, висели вверх ногами, зацепившись огромными когтями за балки крыши, закрывшись крыльями, словно в коконе и, видимо, спали. Осталось их девять штук, и какое то время Альфонсо хотел перерезать их всех, пока они спят, но передумал – знание секрета черных птиц может пригодиться потом. Самый страшный людской кошмар, жестокую и кровавую расправу над людьми, каждоночные вопли и крики, мольбы о пытках и любой другой, самой страшной казни, можно было бы прекратить, просто убив всех птиц пока они спят. И Альфонсо мог это сделать, став навеки героем. Но, как показала практика, быть героем в этой стране опасно, да и потом… Сколько всего пережил он до того, как убить хотя бы одну летучую мышь, и вот так просто подарить людям избавление от страха? Хотите бояться – бойтесь, не хотите – деритесь со своими страхами сами, а не ждите героя.
От убитой птицы Альфонсо оторвал коготь, долго выламывая его из лапы, положил в карман куртки, ощущая его впоследствии при каждом движении: то он, развернувшись к телу, колол в бок, то, развернувшись от тела, дырявил карман, отчего кончик когтя торчал наружу. Он осмотрел кинжал, насколько позволяло освещение – на лезвии чудесного оружия не осталось даже царапины, а вот рубин из ручки вылетел, оставив в ней дырку. Ювелир его делал отвратительный, а вот кузнец был мастером своего дела.
Необходимость выбираться из этого склепа породила необходимость думать, как это осуществить, а вот думать не хотелось совершенно, поскольку голова отменно выдавала нудное гудение, но не сколько не продуктивные мысли. Летучие мыши попадали в башню через дыру в гнилой крыше, не понятно каким образом залетая сюда со своими огромными крыльями, умудряясь переворачиваться в этой тесноте кверху лапами, и не известно как вылетали потом отсюда. Крыша была на высоте человеческого роста, по этому Альфонсо подпрыгнул вверх, схватился за стропилу, намереваясь ее оседлать и с ее помощью выбраться наружу, но соскользнув, упал на пол. С оглушающим грохотом ноги его прошли через пол, проломив гнилые доски, и в водопаде костей, оружия, щепок и пыли, летел он вниз, навстречу подземному мраку, пока твердая поверхность не остановила его падения – он приземлился на ноги, упал на задницу, покатился по ступенькам (оказалось, это была лестница) и кое как остановился на краю пропасти, которая, судя по звуку падающих обломков, доходила до дна башни. Это была каменная лесенка без перил и права на неверный шаг.
Некоторое время Альфонсо смотрел вниз, в черную бездну, и отчаянно блевал, сводя на нет усилия повара замка угодить его высочеству графу. Его тошнило от ночных воплей разрываемых дежурных, от кровавых брызг и оторванных конечностей, от запаха тухлятины, которой он уже почти не чувствовал, от падений и несправедливости жизни. Кое как поднявшись на ноги, он посмотрел на верх – дыра свободы в крыше, манящая новорожденным солнечным светом, была недосягаемо далеко: каменная лесенка доходила до выхода из башни на стену, но выход был заложен кирпичом, а на верх вела простая приставная деревянная лестница, которая перестала быть целым объектом, образовав собой гору дров. От взгляда вниз Альфонсо снова стало мутить, но тут он случайно наткнулся на вставленный в подставку на стене факел – древний, как сам замок, с застывшей как камень смолой, и заботливо положенным кремнем и кресалом. Загорелся факел не сразу, но все же под усердным стуком и громкими ругательствами сдался, полыхая неуверенно, нещадно чадя черным дымом и воняя, но все же давая свет и надежду не пропасть в этом темном подземелье.
Лезть туда ужасно не хотелось, но назад дороги не было, и гулкая тишина обняла странника, чьим единственным другом было пятно колышущегося пламени в упругой тверди мрака. Горела висящая занавесками паутина, бегали по ногам ошалевшие крысы, а если осветить стену, то можно было увидеть и множество тараканов, но Альфонсо посмотрев на них один раз, больше к стене не подходил, и руками к ней не прикасался. Много, наверное, еще живности скрывала тьма, ведь везде здесь что то скрипело, шуршало, постоянно кто то падал на голову, поспешно убегал за шиворот, бегал по спине. Сначала Альфонсо давил насекомых рукой, стукая ладонью по хребту, а потом перестал обращать на них внимание – не кусаются и ладно.
Спустя какое то время лестница кончилась в квадратном помещении у подножия башни – предполагалось, что Альфонсо находится уже на уровне земли, и здесь даже был выход на улицу, но его тоже заложили кирпичом, чем вызвали у него праведный гнев. Где то там, за метром прочного кирпича, люди дышали свежим воздухом, жмурились на солнце, гуляли по траве, не подозревая, каким счастьем они обладают. Как дикий зверь бродил он вдоль стен этого каменного мешка, в отчаянии пытаясь найти выход, пока не провалился одной ногой в деревянный люк, который не выдержал напора времени и веса тела Альфонсо. Свет факела говорил только об одном – единственный путь отсюда находился еще ниже пола, в подземелье замка, там, откуда несло сыростью, отбросами и могильным холодом. Скрипнув зубами, он спрыгнул вниз, осмотрелся, насколько это было возможно сделать, и пошел вперед по гулкому, темному коридору, периодически пиная толстых, ленивых крыс, которые даже не пытались убегать от удивления, путаясь под ногами. В конце коридора Альфонсо обнаружил мощную, дубовую дверь, которая сорвалась с ржавых петель, едва он к ней прикоснулся, и грохнулась на пол. От жуткого грохота подпрыгнул пол коридора, чуть не погас факел, стало темно от пыли, а самого Альфонсо чуть не придавило – он едва успел отпрыгнуть назад. Впредь он был осторожнее, но следующие двери открывались нормально, хоть и с треском и лязгом, обнаруживая комнаты: обеденные – с сидящими на лавках скелетами за столом, уставленным кружками и бутылками, оружейные со старинным и ржавым оружием, погреба с вином, сыроварни без сыра, дровяные, с трухой вместо дров. Подземелье скрывало в себе почти город, со своей брошенной когда то жизнью, вмурованными иногда прямо в стену скелетами, ржавыми цепями под потолком, и этот город заложили кирпичом, оставив его жителей умирать в нем от голода. Бесконечные коридоры имели множество дверей, скрывающих различные виды смерти представленные в разных позах. Заблудиться в этом подземелье было легко, и Альфонсо не преминул этого сделать: вскоре он перестал понимать, куда идет и стал просто идти куда глаза глядят, совершенно потеряв даже приблизительно направление и представление о том, куда идти. Факел почти погас, но было множество других, висящих на стене на подставке, это позволяло бродить по коридорам бесконечно, но через какое то время у Альфонсо началась паника. Чернота, каменные стены, могильная тишина и останки тех, кто здесь раньше пил, ел, стирал одежду, умирал, причем внезапно, порой даже за столом – все это начало давить на Альфонсо. Всеми силами старался он сдерживаться, но порой ему казалось, что сам он мертв, что скелеты его приветствуют, что сам он жил здесь всегда, нет никакого солнца, звуков голосов, есть только тьма, и от этого становилось еще страшнее.
– Успокойся, – принуждал он себя, сжимая зубы, чтобы они не стучали.– Подумаешь, горстка костей. Мертвые безопаснее живых. Однако старался убраться подальше от этих “безопасных”, холодея от мысли стать одним из них и остаться здесь навсегда.
Очередная дверь просто развалилась и помещение удивило Альфонсо – это была баня. Кому придет в голову строить баню под землей? Но другая мысль была ценнее – баня –это жар, жар – это огонь, – огонь – это вентиляция, ведь куда то дым должен уходить. Вряд ли через нее можно вылезти, но глоток свежего воздуха вместо этой почти твердой, затхлой субстанции, которой он дышал, был уже сокровищем.