Монах Ордена феникса
Шрифт:
С каким то странным благоговением вытащил он это произведение искусства из ножен, с детским восторгом смотрел на самого себя, отражающимся в полированном до блеска лезвии – рожа получилась кривой, но и само лезвие по конструкции не должно было быть ровным. Альфонсо нежно обхватил полуголого Кералебу за талию, почувствовал, как точно сделана рукоять по руке, как идеально выверен баланс между лезвием и рукояткой, позволяя наносить удары не напрягая излишне кисть руки.
– Ой, как красиво он сверкает! – восхищенно воскликнула Алена, – было очень трудно объяснить папеньке, почему мне нужен именно такой
И принцесса продемонстрировала свои маленькие, розовые пальчики, на которых был едва заметен тоненький шрам.
– Королевские пальцы можно и ветром порезать, – подумал Альфонсо, – если их в окно высунуть.
И он попробовал остроту лезвия на своем ногте – толстом, желтом, корявом и грязном, но по мужски прочном ногте, который кинжал даже не заметил, легко срезав его вместе с куском пальца.
– Ой, у Вас кровь! – Алена всплеснула руками. – Почему Вы не попробовали его на ветке дерева?
– Пустяки, – восторженно прошептал Альфонсо, – это, видимо, самая маленькая травма, которую я получу сегодня. – Ваше величество, это самый прекрасный кинжал, который я когда либо видел. Моя благодарность безмерна…и…нет слов…
– Ой, пустяки какие, – Алена покраснела до корней волос и опустив голову, принялась усиленно и внимательно рассматривать свои туфельки из белой кожи с бриллиантовыми пряжками. – Я боялась, Вам не понравится. У кузнеца был еще с большим изумрудом, но там ручка в форме женщины…
Быстро осмотревшись, нет ли кого поблизости, принцесса прошептала, еле слышно даже ей самой: – Она там не совсем одетая…Такой срам… А Вы монах…
– Алена! Вот ты где!
Принцесса быстро повернулась на звук, испуганно прошептала:
– Если маменька меня с вами увидит, мне конец…
– Мне тоже, – подумал Альфонсо.
Но королева уже увидела – она недовольно скривила лицо, скрестила руки на груди, сердито проговорила Алене, пока Альфонсо кланялся ей:
– Вот вы где, Ваше величество. Я Вас по всему саду ищу. Идем, пора рассаживаться по местам.
– Иду, маменька, – пролепетала Алена, обернулась на Альфонсо так, словно хотела еще что то сказать, и пошла к замку. – Удачи Вам, граф…
– Тебя тоже приглашаю – Эгетелина обожгла Альфонсо холодным, подозрительным взглядом, который скользнул и по глупой, восторженной мине и по дорогому кинжалу.
– Почту за честь, Ваше величество, ответил Альфонсо и почему то улыбнулся. Странное поведение для смертника.
– Да, королевский повар знает свое дело, ужин был на славу, – Альфонсо довольно улыбнулся, погладил живот и отрыгнул воздух – улеглось, наконец то. Стопка пустых тарелок, гора костей и набитый под завязку живот улучшили настроение, внедрив в него толику оптимизма. Слабость аппетита никогда не была чертой Альфонсо, и ожидание казни на нем никак не сказалось.
После пира с вялыми, формальными поздравлениями, вручением грамоты и почти издевательского пожелания «долгих лет жизни, и процветания», которые не смутившись, все находящиеся за столом прокричали дружно и весело, Альфонсо заковали в тяжелые, ржавые от множества рук цепи, посадили в черную карету – извечный страх на колесах, как
– Признаться, самообладания Тебе не занимать – обычно кроме крепчайшей водки приговоренным к Стене ничего больше в горло не лезет.
– заметил дэ Эсген, разглядывая приговоренного с любопытством, которое и не собирался скрывать.
– Вы, королевские прихвостни, не цените простых вещей – Вам все мало денег, мало власти, простые блюда – слишком простые для Вас, и в итоге – все имеете, а все равно не хватает. Какое же это иногда удовольствие, хорошо покушать. Я бы еще хорошо поспал, вот это было бы вообще сказочно…
–Поспишь, в деревянном ящике.
И тут, внезапно, в голову Альфонсо ударило мальчишеское хвастовство:
– Смотри, что мне подарила принцесса.
И он вытащил из за пояса кинжал, который был прекрасен даже в наглухо задрапированной карете, прекрасен настолько, что Альфонсо залюбовался им снова, и начал крутить в руках, забыв про начальника дворцовой стражи. Когда же он очнулся и увидел дэ Эсгена, то сразу забыл про кинжал – лицо графа посерело, как то осунулось, поникло, веселый взгляд потускнел, став каким то грустно-разочарованным.
– Этот кинжал подарила…Алена? – подавился он словами, едва справившись с чем то похожим на конвульсивное волнение, – Сама, лично?
– Ага. Смотри, какой острый, – Альфонсо махнул рукой и от занавески на правом окне отвалилась половина, открыв взорам тонущую в закатном мареве улицу города, испуганные лица людей, которые старались отвернуться и заглянуть в карету одновременно, рынки с торговцами, прохожих… Как хотелось напоследок увидеть лицо Иссилаиды, каким бы чудом было бы, если бы она мелькнула среди люда своим прекрасным, пухлым красным ликом…На секунду Альфонсо подумал было даже перерезать глотку дэ Эсгену, угнать карету, добраться до замка, чтобы увидеть ее и…о боже, страшно даже представить… взять ее за руку. Наверное, после этого Альфонсо умер бы от страха, но умер у ее ног.
Вышел Альфонсо из кареты звеня кандалами – та самая восьмая башня, на которой он будет отбывать наказание, уже чернела на фоне потухшего неба, впечатляюще грозная и угнетающая, раздавливающая надежду на спасение. На площади перед входом в башню уже собрались все сопричастные к действу: четверо осужденных в разноцветных латах, двое из которых рыдали, умоляли пощадить их и разорвать лошадьми, а два других стояли столбами, отрешенно и бессмысленно глядя в одну точку – прямо перед собой. Гудя монотонным, жирным шмелем, махал кадилом перед ними поп в черной рясе, плескал святой водой из деревянного ведерка, вешал на шею медные кресты, для чего двоих пришлось держать восьмерым стражникам.
– А им за что такое счастье? – спросил Альфонсо.
– Зеленый – маленьких деток сильничал, красный – троих топором зарезал, белый и синий – разбойник и шпион иностранного государства. Ваши доспехи позолоченные – в соответствии с положением.
– Я буду без доспехов.
В упавшей на площадь тишине повисло без движения кадило в руках у застывшего попа, открылся рот у одного из отрешенных, обнаружив во взгляде что то похожее на осмысленность, даже перестали стенать насильник и убийца.