Шрифт:
І
Въ послдніе годы царствованія Екатерины II однимъ изъ любимйшихъ пріютовъ богатой петербургской молодежи былъ трактиръ «Очаковъ». Да и не одну только молодежь манилъ къ себ пріютъ этотъ: здсь можно было встртить очень часто и людей почтенныхъ и почтеннаго ранга. Многіе были рады вырваться изъ домашней прискучившей обстановки и, словно по мановенію волшебнаго жезла, перенестись на нсколько часовъ въ преддверіе Магометова рая. А что трактиръ «Очаковъ» былъ именно «преддверіемъ Магометова рая», въ этомъ нельзя было сомнваться. Отворивъ извн ничмъ незамчательную и даже грязноватую дверь и взобравшись
Молодцы эти, хоть и на чистомъ русскомъ язык тверского произношенія, но все-же съ глубочайшими восточными поклонами спшили снять съ гостя верхнее платье, распахивали передъ нимъ двери, и онъ вступалъ въ таинственный полусвтъ кіоска, озареннаго матовыми, полосатыми фонариками. За кіоскомъ слдовалъ цлый рядъ тоже боле или мене «турецкихъ», только уже ярко освщенныхъ комнатъ, уставленныхъ низкими и мягкими софами и диванами.
По стнамъ, для пущей врности колорита, были намалеваны мечети и минареты, а не то такъ семейныя сцены въ вид чалмоноснаго турка, важно сидящаго съ кальяномъ, скрестивъ ноги, пускающаго кольца ярко голубого дыма, и съ прильнувшей къ нему обольстительной турчанкой въ перинообразныхъ шальварахъ и въ крошечныхъ туфелькахъ съ загнутыми носками.
За исключеніемъ раннихъ утреннихъ часовъ «турецкія» комнаты были всегда биткомъ набиты постителями. Тверскіе турки едва поспвали исполнять требованія нетерпливыхъ и взыскательныхъ гостей, то и дло шмыгали по истертымъ коврамъ, разнося кушанья и вина. И чмъ поздне былъ часъ, тмъ «Очаковъ» становился оживленне. Въ дальнихъ комнатахъ раскрывались столы, начиналась модная игра макао и гаммонъ, поднимались иногда крики и ссоры довольно крупныхъ размровъ.
А въ потаенномъ, таинственномъ отдленіи, куда допускался далеко не всякій, раздавались звуки клавикордъ и арфы, раздавались трели женскихъ голосовъ, и, заслышавъ ихъ, избранники бросали карты и споры и спшили изъ «преддверія рая» въ самый «рай», въ общество гурій.
Но кром винъ и картъ, кром таинственныхъ гурій, играющихъ на клавикордахъ и арф, въ «Очаков» была еще одна диковинка и приманка, «настоящій турка, изъ настоящаго Очакова», какъ его рекомендовали тверскіе турки. Этотъ «турка» время отъ времени торжественнымъ и мрнымъ шагомъ расхаживалъ по комнатамъ, и когда онъ проходилъ, головы всхъ обращались къ нему, почти вс глаза слдили за нимъ съ любопытствомъ.
Люди солидные и въ особенности провинціалы, назжавшіе въ Петербургъ по дламъ и считавшіе необходимостью осмотрть на ряду съ Кунсткамерой и Академіей Художествъ и «Очаковъ», относились къ «турк» не совсмъ благосклонно, даже отплевывались. Но привычные постители, главнымъ образомъ, молодые военные и штатскіе люди, подзывали «турку», угощали его, заводили съ нимъ бесду.
Турка отъ угощенья всегда отказывался, бесду-же поддерживалъ охотно: онъ садился на мягкій диванъ, поджималъ подъ себя ноги и начиналъ говорить по турецки. Поднимался хохотъ и кончалось всегда тмъ, что и турка, и его собесдники установляли между собою выразительный языкъ тлодвиженій и всевозможныхъ гримасъ, на которомъ отлично понимали другъ друга.
II
Въ морозный и втряный зимній вечеръ извощичьи сани подъхали къ «Очакову». Изъ нихъ вышелъ высокій мужчина, закутанный въ шубу и вдобавокъ съ длинной муфтой въ рукахъ. Взобравшись по лстниц и отворивъ дверь въ теплыя сни, онъ сбросилъ шубу на руки первому подбжавшему къ нему турку и сталъ оправляться передъ трюмо, обставленнымъ очень жидкими и чахлыми, но все-же тропическими растеніями.
Трюмо отразило молодцеватую, красивую фигуру, одтую довольно тщательно и богато, но все-же не по послдней петербургской мод.
Молодой человкъ не усплъ еще поправить прическу и вытереть тонкимъ надушеннымъ платкомъ свое мокрое отъ снгу лицо, какъ къ нему, съ низкими поклонами, подошелъ бородатый тверской турокъ.
— Батюшка, Петръ Григорьевичъ, вы-ли это?! — радостно осклабляясь, заговорилъ турокъ. — А я было и не призналъ… давненько, сударь, къ намъ не жаловали!..
Молодой человкъ обернулся.
— А! это ты, Сидоръ, — сказалъ онъ:- узналъ, помнишь?..
— Васъ-то, сударь, да и не помнить!.. такихъ господъ, да чтобы забыть!.. Въ добромъ ли все здоровьи?.. чай, вдь, годика два, а то и поболе, какъ изъ Питера…
Турокъ поймалъ и громко чмокнулъ руку молодого человка и быстро началъ оправлять фалды его камзола.
— Ну, хорошо, хорошо, довольно!.. А вотъ скажи ты мн, господинъ Алабинъ здсь, или нтъ его?
— Какъ-же, сударь, здсь они, часа съ два времени, какъ здсь!..
— Ну, такъ веди.
Турокъ кинулся отпирать двери кіоска и проводилъ молодого человка въ одну изъ дальнихъ комнатъ, гд сидла за игрою веселая компанія молодежи.
— Елецкій! онъ, онъ!.. вотъ такъ негаданно! — раздались привтствія.
Почти вс игроки, побросавъ карты, встали навстрчу новоприбывшему. Онъ быстро отвтилъ на дружескія рукопожатія и черезъ мгновеніе крпко обнималъ и цловалъ такого-же молодого и красиваго, какъ и онъ самъ, Алабина.
— Какъ-же это ты? — смущенно и радостно говорилъ тотъ:- цлую недлю я ждалъ тебя по письму твоему и ужъ не чаялъ тебя видть. Когда пріхалъ? И надюсь, прямо ко мн? У меня остановился?
— А то гд-же?! Въ полдень мы въхали въ сію Пальмиру, ну, да я немного замшкался… долженъ былъ тутъ проводить своихъ попутчицъ, такъ къ теб попалъ часу въ третьемъ. А тебя и нту — вылетла пташка изъ клтки! Твой Ефимъ накормилъ да напоилъ меня съ дороги, ждалъ я ждалъ, выспался даже, а все тебя нту. Я Ефима спрашиваю: куда это, молъ, баринъ длся? А онъ мн въ отвтъ: «Доподлинно сіе неизвстно, а надо быть въ „Очаков“ они». Тутъ и я на себя диву дался, что дорогой память отшибло — и съ Ефимомъ нечего было совтовать — гд же тебя сыщешь, коли не въ «Очаков»! Вотъ и пріхалъ. Да покажись, Андрюша, легко ли! — поболе двухъ съ половиною лтъ не видались… и никакой-то въ теб перемны!.. только это что-же? гвардіи офицеръ, а въ штатскомъ плать! Неужто отставку взялъ? Вдь, ты мн о томъ въ письмахъ ни слова.
— Зачмъ отставку, — отвтилъ Алабинъ:- а такъ свободне. У насъ нын и генералы, и офицеры зачастую мундиры только на службу и надваютъ. Съ насъ за это никакого взыску нтъ. Однако, что-же это мы!.. Эй, турки! — крикнулъ Алабинъ:- шипучаго, скоре! Выпить надо ради друга потеряннаго и вновь обртеннаго!
— Еще бы! — разомъ отозвались нкоторые изъ присутствовавшихъ.
— Вдь, ты опять къ намъ, Елецкій, на службу? Давно пора деревню-то бросать. Здсь у насъ нон жизнь вольная, еще вольне прежняго. А мы и досел твои шутки вспоминаемъ. Вс наши Гебы и Афродиты по теб стосковались и уже въ поминанья записали «удалого Петрушу»: поршили, что не вернешься… запалъ совсмъ…