Монах
Шрифт:
– Равен, оставь это, он все равно нам не поверит, - сказала леди Кантор.
– Это его дело, но рассказать я должен. Клемент, Мартина убили собственные ученики. Это были двое его ближайших соратников, которые впоследствии возглавили орден.
Клемент молча смотрел на лекаря. Даже в пророчество Роны он был готов поверить охотнее, чем в то, что только что сказал Равен.
– Мартин доверял им. Он был для них учителем, наставником, и что же? Они посчитали, что в некоторых вопросах он слишком правильный, слишком мягкий и что Мартин будет гораздо полезнее зарождающемуся, и только начинающему входить в силу ордену Света,
– Я не верю тебе, - Клемент заткнул уши.
– Не верю!
– Веришь, но даже себе не хочешь в этом признаться. В убийстве Мартина обвинили магов - нужно было подорвать их влияние, и на нас началась охота. Со временем она приобрела угрожающие масштабы.
– Но вы же сами утверждаете, что орден полон скрытых магов. Неужели они входили в ближайшее окружение Мартина?
– спросил Клемент.
– Маги-монахи?
– Нет, но позже орден стал привлекать на свою сторону некоторых из них, обещая им безопасное существование, если те будут действовать в его интересах. Чтобы изловить волшебника, нужен волшебник. Постепенно маги, принятые в орден поднимались все выше по служебной лестнице, и некоторые достигли больших высот. Там, где никогда не ценились такие понятия, как честь и совесть это было сделать нетрудно. Многие из них отлично поднаторели в интригах, живя еще при императорском дворе.
– Орден Света - это огромный обман от начала до конца. Они не зря лишают людей возможности читать книги, проповедуя повальную неграмотность. Глупыми невеждами так легко управлять, а это все, что им нужно, - сказала леди Кантор.
– В городах закрывают и сжигаются библиотеки.
– Вы тоже, - Клемент махнул рукой, - маги… И тоже стремитесь всем управлять.
– Маги всегда стремились к власти, и не любили конкурентов, - сказал Равен, - не буду это скрывать. Это объективный процесс и он связан с совершенствованием нашей личности. Без этого бы маги не развивались. Но все мы разные, и когда одни из нас не могут перейти черту, за которой для человека не остается ничего святого, другие с легкостью шагают вперед.
– Вы решили меня сегодня добить, да?
– проворчал Клемент, взглянув на них исподлобья.
– Давайте, я к вашим услугам. Если у меня не будет сердечного приступа, то я точно сойду с ума после этого разговора.
– Потерять рассудок не так-то просто. Это не каждому дано.
Монах промолчал. Он закрыл глаза и, не двигаясь, просидел так несколько минут. В спальне воцарилась мертвая тишина. Советники уже стали терять терпение, когда Клемент, наконец, сказал:
– Я хочу, чтобы вы ушли. Пожалуйста, оставьте меня одного.
– Может тебе нужна помощь?
– участливо спросил Равен.
– Тебе плохо?
– Нет, все в порядке. Мне необходимо привести мысли в порядок, но это весьма затруднительно, когда вы стоите у меня над душой.
– Хорошо, мы уйдем. Но ты дашь нам ответ?
– Да. Ответ будет. Приходите, - монах бросил взгляд на часы, - через час. Но не раньше.
Равен дал знак советникам, чтобы те покинули спальню. Когда они вернулись, то Клемента в комнате уже не было.
Здесь гулял холодный ветер, раскачивая легкие занавески. Лекарь бросился к окну и увидел простыни, которые Клемент использовал в место веревки.
– Он сбежал!
– воскликнул Ворский.
– Быстрее, мы еще можем его догнать!
– Подождите, - сказал Равен, подходя к ночному столику.
– Он оставил записку.
На белом листке бумаги беглым размашистым почерком было написано следующее:
"Прости Равен, но я вынужден исчезнуть. Право пророчество или нет, но мне с вами не по пути. Дороги монаха и дороги мага никогда не пересекутся. Вы стремитесь владеть миром, а я уйти от него. Я буду помнить добро, сделанное тобой, и при случае отплачу тем же. (Мне стыдно, но я присвоил твою одежду, и взял немного денег). Я не хочу далее злоупотреблять твоим гостеприимством. Клемент".
– Не думал, что он способен на решительные действия, - сказал Флориан с одобрением.
– Он нас всех провел.
– Куда он направился?
– Ворский вопросительно взглянул на Равена.
– Не знаю, но не думаю, что пускаться за ним в погоню будет верным решением. Даже если мы его отыщем, сейчас он не станет с нами сотрудничать.
– Как глупо, что он отказался от нашей помощи, - сказал Виктор, затаскивая простыни обратно.
– Мы на него слишком надавили, - заметила леди Кантор.
– И вот результат. Нужно было быть мягче, а мы вывалили на него столько неприятной информации. И о пророчестве рассказали и о Мартине.
– Ему сейчас трудно, но он справиться, - Равен открыл один из ящиков комода.
– Он ничего не забыл. Даже забрал с собой маску, которую я купил для него.
– Чтобы скрыть клеймо?
– понимающе кивнул Ворский.
– Да, она ему пригодиться.
– И что же нам теперь делать?
– спросил Виктор.
– Наша надежда на скорые перемены теперь бегает по городу, спасаясь от собственной судьбы.
– Мы будем наблюдать за ним. Скоро он себя проявит, я уверен в этом.
– Равен, ты сильно расстроен?
– Немного, - признался тот.
– Столько труда, сил вложено было в его выздоровление, а он, - лекарь неодобрительно посмотрел на столик, - не взял с собой лекарства.
– Значит, они ему больше не нужны, - сказала леди Кантор, закрывая окно.
Советники пожали плечами, соглашаясь. Равен грустным взглядом скользнул по смятой постели. Он успел привыкнуть к монаху.
Сердце, мое глупое сердце, не дай ошибиться… Я не хочу сделать еще одну ошибку, она станет для меня последней. Господи, подай любой знак, чтобы я понял, чего ты от меня хочешь. Потому что я сам уже не знаю, чего хочу… Все отдам за твой голос. Я не в состоянии наложить на себя руки, самоубийство - это признак слабости, а я не могу быть слабым. Не имею права.
Я убежал от магов. Надеюсь, Равен поймет, что я никогда не смогу стать одним из них. Это невозможно. Они будут ждать от меня того, чего я не смогу им предложить.
О, Святой Мартин! Если все это ложь, то почему мое сердце, моя душа твердит, что это правда? Это всего лишь слова, но они сказаны и словно бездна раскрылась передо мной. Теперь я смотрю в нее, она притягивает взгляд так, что от ее глубин невозможно оторваться. Скоро она поглотит меня…
В ушах шумит, сердце бьется словно безумное.