Монарх от Бога
Шрифт:
Среди помещиков-динатов особенно свирепствовала военная знать. Багрянородный знал недостатки, имевшиеся в провинциальном устройстве армии. Крестьяне, чьи сыновья служили в ней, попадали в личную зависимость от командиров, которые, как правило, были из среды местных крупных землевладельцев. Опираясь на общность интересов, дружескую и семейную солидарность, подкреплённую брачными союзами и совместными боевыми походами, военная верхушка слилась в могучий аристократический клан. Ощутимо чувствовалось, как знал Багрянородный по себе, давление военной аристократии на императора и его государственную власть. Владея неприступными замками и огромными богатствами, она не считалась
– Если восстание не прекратится на этих днях, я пришлю флот к Пелопоннесу и к твоим островам, - сказал Багрянородный.
– Спасибо, Божественный, мы продержимся до подхода флота.
У Багрянородного уже пропало желание гулять по острову, и он вернулся со своими спутниками на памфилу. Суда взяли курс к Пелопоннесу. Но ещё до подхода к полуострову император почувствовал, что может потерпеть неудачу в своих планах, как это случилось в Фессалонике. По его мнению, в восстании и поветрии было что-то общее: то и другое уносит жизни людей без разбора - христианин ты или язычник, бедный или богатый. Знал Багрянородный, что моровое поветрие в Фессалонике не пощадит ни богатых, ни бедных. Представлял он и природу восстания. Она движима одним: как можно больше убить людей с той и другой стороны.
Направляя корабли к Пелопоннесу, Константин сомневался, в том, что поступает правильно. Скорее всего, он испытывает судьбу, как это сделал Камениат. Если повезёт, он будет больше знать о природе восстаний, достовернее опишет их. Если не повезёт, попытается уйти от искушения судьбы, вернётся в Магнавр, чтобы там в тиши и уюте пострадать за бедных и убогих, которые вынуждены поднимать восстания. Но вскоре стало очевидно, за кого сильнее переживал Багрянородный. Он подкрепил делом свою идею, чтобы все сущие в Византии жили по правде.
В подобных размышлениях Багрянородный подплывал к Коринфскому перешейку, чтобы сойти на берег и почувствовать гарь восстания.
Но к вечеру, стадиях в семидесяти от полуострова, вблизи четырёх судов императора появились десятка полтора мелких судёнышек: арабских кумбарий и греческих скедий. Они шли курсом императорского дромона и уже сблизились с ним. Выглядели они обычными торговыми судами, и ничто не вызывало подозрения о разбойничьем характере мореплавателей.
И всё-таки выяснилось, что суда принадлежали восставшим на Пелопоннесе рабам. Были среди них бывалые люди, которые знали, что даже один заложник из числа богатых людей может оказать восставшим неоценимую помощь. Епарх города, глава провинции или кто-то из знатных богачей могли заплатить за свою свободу золотом. Восставшие нуждались в деньгах, чтобы купить на них у крестьян пищу. Как показалось восставшим повезло. Вскоре они узнали, что перед ними императорский дромон и сопровождающие его памфилы с воинами. Воины их не испугали. Две скедии и кумбария приблизились к «Никее» на полет стрелы. Светловолосый воин, широкоплечий,
– Эй, на дромоне, зовите императора, говорить буду?
Гонгила, который давно уже наблюдал за подплывавшими к дромону судами, спросил стоящего рядом Никанора:
– Что нужно?
– Это рус. Он хочет видеть Багрянородного.
– Спроси его, зачем ему нужен басилевс.
– Спрошу.
– И Никанор закричал: - Эй, рус, как тебя звать?
– Ну Прохор, белгородский. А ты?
– Я Никанор, черниговский.
– Так зови своего владыку!
– Зачем он тебе?
– А вот это уже не твоё жеребячье дело! Ты зови его, и баста! Тогда и узнаешь, о чём речь поведу!
– Ну что будем делать, Гонгила?
– спросил Никанор евнуха.
– У нас так не бывает. Каждый, кто хочет видеть императора, говорит, зачем.
– Ладно, стой тут, я сам схожу к Божественному.
– И Никанор ушёл.
На коротком пути он подумал, что надо упросить Багрянородного поговорить с Прохором. Никанор уважал Багрянородного за простоту и доступность. Помнил он: таким был на Руси князь Олег. Никанор пришёл в каюту, поклонился и сказал:
– Божественный, тебя хочет видеть рус. По-моему, он из тех, кто воевал за Византию в Сицилии и был пленён.
– Интересно.
– Так он и сейчас в рабах. Прохором зовут.
– Ну это не страшно: он из рабов, я из крестьян.
– Тогда поладите, - пошутил Никанор и повёл Багрянородного на верхнюю палубу.
Судёнышки повстанцев подошли к дромону совсем близко. Камнем, брошенным рукой, с них можно было достать тех, кто стоял на палубе корабля. Багрянородный встал между Никанором и Гонгилой, спросил:
– Чего тебе надобно, рус?
– А ты император? Почему без короны?
– Ишь, чего захотел. Я не во дворце Магнавр, да и тяжела она.
– Ладно, верю твоему Никанору, что ты император. А дело у меня простое. Помнишь, князь Олег приходил к тебе в Царьград?
– А потом с ним был заключён мир. Так ведь? Помню.
– Да не всё помнишь. Олег дал тебе две тысячи воинов, а ты погнал их в Сицилию воевать.
– Не я отправил их на Сицилию, а мой дядя Александр.
– Вот-вот, слышал я про того недотёпу. Так нас по его милости без сечи взяли в полон арабы.
– И что же?
– А то, что продали нас всех арабы на Пелопоннес, в имение «царицы» Данилиды, и там с нас шкуру с живых спускают.
– Знать, язычники. Такой уж там порядок. Да я порушу его, с тем и приплыл. Так что кончайте драку.
– Вот-вот, кончим, а ты обманешь. Да мы тогда…
– Не надо, не угрожай, Прохор.
– Как же не угрожать! Говорю же, что обманешь. Все вы такие, в коронах.
– Говори толком, что тебе нужно?
– Мы, рабы «царицы» Данилиды, подняли восстание. Мы добиваемся свободы или умрём за неё. Но пока мы не собираемся умирать. Мы возьмём тебя в заложники и, когда нам выдадут грамоту о свободе и мы покинем Пелопоннес, тогда помилуем тебя и отпустим.
– В заложники я тебе не дамся. Ищи другой путь к свободе.
– Дашься не дашься, мы тебя спрашивать не будем. Нас больше тысячи, и мы с твоими дворцовыми котами справимся.
– Несерьёзно это, Прохор. За моей спиной армия всей империи, поэтому давай по-иному договариваться.
– Вот и говори суть.
– Я выкуплю вас у сына Данилиды, Ореста, и если пожелаете, то будете служить в моей гвардии, нет - отправитесь в Киев.
– Ты умный мужик, - засмеялся Прохор, - сразу видно, что из нашенских. Однако какой заклад нам оставишь, что всё так и будет, как обещаешь?