Монастырек и его окрестности. Пушкиногорский патерик
Шрифт:
А еще они рассказывали одну историю, которую я слышал когда-то от Леши Иванова и которая была вот о чем.
Была ярмарка и, кроме привычных, местных, следом за Ивановым шли, кроме прочего, два пушкиногорских монаха, один повыше, а другой пониже, которые переходили от одной палатки к другой и весело переговаривались, пока окно на втором этаже, под которым они проходили, вдруг не открылось и высунувшийся из окна отец Нектарий не закричал:
– Про сандалии не забудьте, ироды!.. И чтоб такие же, как у Тимофея!
– Обязательно, – сказал один из монахов.
Потом
– Вы, – сказала Валентина, останавливаясь позади монахов, которые что-то весело обсуждали. – Только не говорите, что вы не знали, что монаху запрещено таскаться по магазинам.
Обернувшись и обнаружив за своей спиной Валю Бутрину, монахи как-то сразу поскучнели.
– Мы, между прочим, по благословению, – сказал один из них, а второй подтвердил:
– Истинный крест.
– Истинный крест, значит? – сказала Валентина. – А если отец Нектарий благословит вас, чтобы вы из окна прыгали, вы что, тоже прыгали бы?
– Да мы только посмотреть, ей-богу, – сказал тот, кто повыше. – Да еще сандалии вот купили для отца настоятеля. А так мы ничего.
– Слушать надо Господа и святых, – сказала Валентина строго. – А если вы больше верите настоятелю, а не Богу, то добра от этого ждать не приходится… Ну-ка, покажите-ка мне, что это вы там купили… Покажите, покажите!
– Вот, – сказал один из монахов, протягивая пакет с сандалиями.
Вынув из пакета сандалии, Валентина какое-то время посмотрела на них с разных сторон, а потом сказала:
– Действительно, неплохие.
После чего размахнулась и швырнула сандалии, один за другим, в ярмарочную толпу, где их немедленно присвоил какой-то местный цыган.
– А отцу Нектарию передайте, что не одними сандалиями жив человек, – сказала она и исчезла в разноцветной толпе.
3
Наши отношения были далеко не безупречны. Валя могла вдруг перестать с тобой разговаривать и ходить, задрав голову, независимо и свободно, а потом вдруг – через неделю или месяц – она начинала разговаривать и притом так, как будто ничего до этого не происходило. Время и место для примирения она выбирала сама.
Как-то раз я возвращался к себе по старой михайловской дороге, и ко мне привязался большой черный кот, который бежал за мной от самого Савкино. Я подходил уже к трактиру, когда увидел, что навстречу мне идет Валентина. Подойдя ближе, она засмеялась и сказала:
– Надо же!.. Все ходят с собаками, а ты с кошкой!
И пошла дальше, посмеиваясь.
– Валя, – сказал я ей вслед. – Ты не разговариваешь со мной уже месяц… Может, хватит?
– Разве? – она сказала это так, как будто услышала об этом впервые. – Целый месяц?.. Ты поэтому кошку завел?
4
Мы разговаривали в последний раз, прогуливаясь у будки охранника, на дороге, ведущей в сторону Савкино.
Разговор шел о какой-то ерунде, которую я не запомнил. Но зато я запомнил ее стремительную походку и светлую, солнечную улыбку и смех, а еще и то, как она сказала, когда однажды я отвозил ее в Савкино:
– Это как чудо. Не ждешь его, а оно уже вот, рядом.
Сказано было о каком-то вещем сне, но с таким же успехом это могло быть сказано и о ней самой.
Впрочем, один эпизод из нашего получасового разговора я хорошо помню. Говоря о какой-то кожной болезни, она показала мне пятна на руках и сказала:
– Хочешь, поспорим?.. Через месяц я буду здорова.
И показала какой-то пузырек с волшебным народным средством.
– К врачу сходи, – бубнил я, прекрасно понимая, что Валентина ни к какому врачу, конечно, не пойдет, доверившись не лекарствам и врачам, а едва слышной молитве, – той, от которой, как учили некоторые святые отцы, рушатся горы и останавливается солнце.
Знать бы заранее, – знать бы, знать…
Через две недели она умерла, а волшебное средство не помогло.
Потом выяснилось, что она решила лечиться какими-то народными средствами, которые и свели ее в могилу, хотя врачи говорили, что ее случай вполне исцелим.
Говоря совершенно серьезно, я и тогда, и сейчас уверен, что место ей было всегда больше в Царствии Небесном, чем в нашей посюсторонней серьезной реальности.
Она умерла, как и жила – в ожидании чуда.
Как следовало бы, дай Бог, умереть и каждому из нас.
Вечная память!
19. Первое явление отца Фалафеля и Сергея-пасечника
И было в этом часу, когда ярмарка только начинала разворачивать свои богатства, некоторое не отмеченное историками того дня явление, которое появилось вдруг на хозяйственном дворе с явным желанием оставаться незамеченным или, во всяком случае, выдать себя совсем не за то, чем оно было на самом деле.
Было это явление одето в засаленный подрясник, из-под которого выглядывали побитые и видавшие виды кроссовки, а еще скуфейку, едва прикрывавшую сверкающую на солнце лысину. Время от времени злосчастная скуфейка падала с его головы, и тогда вокруг макушки вспыхивал на мгновение электрический нимб, слепя окружающих и наводя их на мысль о небесных знаках, которые время от времени посылает нам Небо.
В довершение всего лицо явления украшали большие очки в темной роговой оправе.
Когда-то очень давно это явление звали Гена Кораблев, и имя это было прекрасно известно всем подлинным любителям и поклонникам классического балета, и при этом – не только в России. Хорошо понимающие в прекрасном японцы одиннадцать раз предлагали Кораблеву навсегда остаться в Японии, однако великий Кораблев был твердо верен отечественному портвейну «Три семерки» и тому, что лучшую Родину, чем эта, вряд ли где удастся найти.