Монетка, или Общежитие закрывается в 23.00
Шрифт:
Итак, представим себе комнату в общежитии. Площадь – двенадцать метров (не разгуляешься!). В углу стоит встроенный в стену шкаф, в одной половине которого кучей свалены вещи, а в другой стоит кухонная утварь. Рядом с ним – холодильник. По обоим бокам комнаты – старенькие односпальные кровати. Поскольку сетка на них продавлена уже лет двадцать, и висит, словно гамак, под нее подставлены деревянные доски.
На одной из кроватей, лицом к стене, спит мужчина. На вид ему чуть за сорок, хотя сам он считает, что выглядит гораздо моложе. Возле окна стоит телевизор,
Все это мужчина слушает сквозь сон, а когда эта бубнежка ему вконец надоедает, он усилием воли протягивает руку к пульту, и наступает блаженная тишина.
Вообще-то, это общежитие – студенческое, и принадлежит Училищу Культуры. Логично предположить, что этот сорокалетний мужчина живет здесь нелегально, но нет! Мужчина в училище преподает, а живет здесь потому… да потому что где ему еще жить?!
Имя у него красивое – Любомирский Иннокентий Иванович. Сокращенно – Кеша. Или «котеночек» – так звала его мама, которой давно уже нет в живых. Вот мама ему и снится… Во сне Кеше хорошо. Сначала они гуляют с мамой по лесу. Кеша ловит варежкой снежинки, а мама спрашивает, не замерзли ли у него ручки и ножки. Затем – мама садится на облачко и летит… И Кеша тоже хочет полететь. Но вот беда: забраться на облако у него никак не выходит! И это очень обидно.
С этой обиды и началось его пробуждение. Он потянулся, вздохнул, попробовал опять уснуть. И в полусне вдруг услышал:
– Облака, облака… Кто на облаках?
Кеша не поверил своим ушам. Приснилось? Только что – во сне – ему почти удалось сесть на облачко. Еще чуть-чуть, и он бы… Так неужели это мама спрашивает, удалось ли ему забраться?
– Облака! Есть кто на облаках? – вновь повторил женский голос над самым его ухом. Голос был приглушенным, будто из бочки.
– Есть, – в полусне ответил Кеша. – Мама?
На мгновение ему показалось, что голос ему не ответит. Но секунд через тридцать голос сказал:
– Ага.
– Мама, как ты?
– Хорошо, – ответил голос. Вновь – с тридцатисекундной заминкой. – А ты?
– Так себе… – ответил он. И вдруг в голову всплыла фраза из телевизора: «Мертвые родственники всегда пытаются подать живым знак». Поэтому Кеша спросил:
– А ты пришла, чтобы мне что-то сказать?
– Ага.
– Что?
– Ведешь себя плохо! Исправляйся!
Кеша вздохнул. Это он и сам знал. Впрочем, лишний раз услышать об этом не помешает.
– А еще что-то скажешь?
Увы, голос свыше больше ничего не ответил. Минут двадцать Кеша ждал, на всякий случай, а потом, полностью проснувшись и осознав, что больше не уснет, он встал, натянул шорты, накинул на себя длинную толстовку в леопардовых пятнах (оставшуюся от одной из его бывших), взял с холодильника пачку сигарет и вышел в коридор.
Эвакуационный выход в студенческих общежитиях можно использовать по-разному. По прямому назначению – в случае пожара. Слава Богу, на его памяти таких случаев не было. А можно его использовать прямо противоположно. То есть – как курилку, потому как курить в коридоре (да и в целом во всем общежитии) строго запрещено.
Он открыл дверь. На маленьком островке пожарной лестницы уже стояли четверо человек. При его появлении они резко попрятали правые руки за спину, и сделали ангельски честные выражения лиц.
– Да это я, – махнул им рукой Кеша. – Можете дальше курить… – Сам он тоже поджег сигарету, сунул ее в рот, а пачку – в карман.
– Ой, Иннокентий Иванович, вы нас напугали, – хихикнув, сказала Ленка. Ленка была его студенткой, и одновременно – соседкой справа. – А мы думали, что комендантша опять ходит… – Она вынула из-за спины руку с сигаретой, которую не успела еще затушить.
– Ага. – Валерка, тоже его студент, расслабленно выдохнул. – Она полчаса назад ходила. Вадик, – обратился он к своему товарищу, – все нормально, Иннокентий Иванович свой.
– Круто! – ответил Вадик. – А я и не знал, что вы такой… крутой!
Вадик тоже учился в их училище. На одном потоке с Ленкой, Валеркой и Таней, но в другой группе. То есть – лекции у них были совместными, а остальные занятия – по раздельности. Был он до безобразия наглым, и этим Иннокентию Ивановичу очень не нравился. Поэтому ему Кеша ответил:
– Это для них, общежитских, я свой. Потому что понимаю, что им – кроме этой лестницы – курить больше негде. А ты, насколько я помню, с родителями живешь. Вот там бы и курил! А если я узнаю, что ты болтаешь где-то об этом…
– Не, не… – тут же выпалил Вадик, поскольку был хоть и наглым, но не дураком. – Я – могила.
Иннокентий Иванович кивнул. Затем, залез в карман, достал из пачки еще одну сигарету, и протянул ее Тане Смолиной. Поскольку свою, с перепугу, она успела затушить.
– Танюха, Танюха… Что ж ты такая пугливая?
Таня Смолина тоже была его студенткой и его соседкой. Жила она в одной комнате с Ленкой, и были они подружки – не разлей вода. Несмотря на всю разность их характеров.
У Ленки характер был веселый и боевой. Но наглой она не была, и этим Кеше нравилась. За ней активно бегал Валерка, живший на два этажа выше. Ленка его и не отвергала, но и не приближала к себе… Так продолжалось уже несколько лет, и Иннокентий Иванович с интересом гадал, чем закончится их бесконечный сериал «Санта-Барбара».
Таня была хорошей девочкой. Тихоней. Но в тихом омуте, как говорится… Стоп! А Вадик-то здесь каким боком? Гостям в общежитии можно находиться до 22.00, а после 23.00 двери общаги закрываются на ночь даже для своих. Уж не к Танюхе ли он пришел?
– А ты, Вадик, ночевать здесь будешь, что ли?
Вадик закашлялся, и ничего не ответил.
– А где, если не секрет? И как прошел? По балкону залез?
– Ага, – кивнул Вадик. – Я это… Пойду, ладно? – Он выкинул окурок в литровую стеклянную банку, стоящую на полу, и вышел.