Монгол. Черный снег
Шрифт:
— Слабость, может? — саркастически бросаю, снова поворачиваясь. — Или просто жалею, что оставил тебя там, на холоде. Сдохла бы — проблем было бы меньше.
Голос мой становится тише, холоднее. Я будто говорю не ей, а себе. Осознавая, что сама идея того, что я её оставил — ошибка.
— Или потому что я просто не люблю мусор на своих улицах, — бросаю с ядовитой усмешкой, снова подходя ближе, заглядывая в её глаза. — Вот и всё.
Тишина. Она стоит, смотрит. Ждёт. Ждёт другого ответа, но его не будет.
— Ты же не ждала, что
– Мне кажется ты совсем не такой злой...как хочешь показать. Спасибо, что позволил мне остаться.
Резко, как удар хлыста, обрываю дыхание. Мои глаза, узкие щёлки, впиваются в неё. Какого чёрта она несёт?
— Не такой злой? — слова выходят с грубым смехом, обжигающим, как выдох сигареты. Откидываюсь на спинку кресла, зарывая руки в волосы, сжимая их так, будто это единственное, что удерживает меня от того, чтобы разнести всё к чертям. — Злой…боже, маленький, глупый ребенок, ты хоть понимаешь куда попала?
Я чувствую, как ярость расползается внутри, как ржавчина. Смотрю на неё, и внутри всё переворачивается. Она правда верит, что я не такой, как показываю? Серьёзно?
— Ты думаешь, я тебе добро сделал? — голос низкий, почти рычащий. Поднимаюсь с кресла резко, подхожу вплотную. Моя тень нависает над ней. Теперь уже нет расстояния, чтобы спрятаться. — Оставил тебя здесь, потому что… что? Сострадание? Ты думаешь, я это из жалости сделал?
Моя рука с силой опускается на стол рядом с ней, склонившись ближе. Я вижу, как её дыхание сбивается, но она снова не отступает. Почему она так упорствует?
— Слушай сюда, — мой голос срывается на хриплый шёпот, пропитанный холодом. — Ты думаешь, что я здесь, чтобы быть твоим спасителем? Ошибаешься, девочка. Очень сильно ошибаешься. Я просто пока не решил, что с тобой делать. Но, поверь мне, я непременно решу.
Горький вкус поднимается в горле. Этот разговор — как медленный яд. Она не понимает. Не видит, кто я.
Мой взгляд скользит по её лицу, по этим зелёным глазам, полным чего-то… непонятного. И это бесит.
— Я злой, Диана. Злой. Потому что мир такой. Потому что ты не знаешь, кто я и что за мной. — Пальцы снова стискиваются в кулак. — И не нужно благодарить меня. Это не милость.
Отхожу назад, словно срываюсь с неё, как будто от собственной ярости. Я не для неё.
– Ты не пожалеешь, что оставил меня. Я буду о тебе заботиться, Монгол.
Словно ледяной осколок в сердце, её слова. «Я буду о тебе заботиться...» Едва слышный смешок срывается с губ, обжигает воздух, как хлёсткий мороз. Заботиться обо мне? Заботиться? Она даже не понимает, в какую чёрную дыру сама себя затаскивает.
— Заботиться, значит? — произношу тихо, с протяжной усмешкой, глядя на неё, как на безумную. — Ты не знаешь, куда лезешь, девочка.
Медленно снова иду к ней, шаг за шагом, как хищник, готовый вот-вот рвануть к добыче. Останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки, но не касаюсь. Наклоняюсь ближе, мои глаза врезаются
— Заботиться обо мне? — повторяю, растягивая слова, будто пробую их на вкус, словно они кислые, гнилые. — Ты что, решила, что я нуждаюсь в заботе? Ты видела меня? Ты знаешь, кто я?
Поднимаю руку, но не касаюсь. Лишь держу её возле её лица, как напоминание о том, кто я и что могу сделать.
— Я убиваю людей, Диана. Я не тот, о ком заботятся. Меня боятся. Меня ненавидят. Меня покупают за деньги, чтобы я вытаскивал души из тел. Я хищник, понялa? — каждое слово падает, как камень, с жестокостью, от которой не сбежать. — Ты думаешь, что можешь предложить мне заботу? Я разрываю тех, кто пытается приблизиться.
Отступаю на шаг, но взгляд не отпускает её. Она стоит там, снова с этой дурацкой решимостью в глазах, как будто это что-то изменит.
— Оставь эти глупости. — Голос становится холоднее, будто я уже начинаю терять терпение. — Заботиться… Заботься о себе!
Замолкаю, на мгновение обдумывая её слова. Взгляд снова скользит по её лицу, по этим большим глазам, полным наивного упрямства. Чувствую, как внутри меня нарастает что-то тёмное, что-то, чего я не могу контролировать.
— Я не прошу твоей заботы, — резко бросаю ей, отводя взгляд. — И не собираюсь принимать её.
– А я все равно буду...Даже о хищниках надо заботиться. А еще я голодна и хочу есть. А ты не дал мне купить кастрюлю и еду. В твоем холодильнике совершенно пусто. Я бы приготовила поесть. Я хорошо готовлю.
Секунда. Я стою молча, смотрю на неё, а внутри что-то разрывается. Она не сдаётся. Чёртова девчонка. Упрямо смотрит на меня своими большими глазами, и слова льются, как ручей, спокойные, почти уверенные.
«О хищниках тоже надо заботиться», — её голос, мягкий, но полный решимости, звучит в моей голове, словно насмешка над всем, что я создал вокруг себя. Над моей тьмой, над моими границами.
— Ты вообще слышишь себя? — шиплю я сквозь зубы, делая шаг ближе. — Заботиться? Готовить? Ты думаешь, что если накормишь меня, это что-то изменит? Что я вдруг стану... кем? Добрее? — короткий хриплый смешок вырывается из горла. Я смотрю на неё, не скрывая своего презрения.
.Моя рука снова ложится на стол рядом с ней. Давление нарастает. Я хочу, чтобы она поняла — её слова здесь ничего не значат. Абсолютно ничего.
— Ты говоришь, что голодна? — голос мой становится ниже, почти угрожающим. — И что, чёрт возьми, я должен сделать с этим? У меня нет ни кастрюль, ни твоей сраной еды. Это не ресторан. Ты попала не в те стены, чтобы ждать завтраков, обедов и ужинов.
Я смотрю на её лицо, на эти мягкие, детские черты, которые разрывают меня изнутри. Она стоит здесь и говорит о кастрюлях, еде, заботе... Чёрт, она будто не понимает, где находится.