Монгольская империя и кочевой мир
Шрифт:
В кочевнической традиции юношей в целях воинского воспитания селили в отдельных лагерях, как правило, на самой опасной границе. Здесь становится понятным мотив калмыцкого эпоса о «живущем на самом краю владений» мальчике-воине Хонгоре. С термином хото(н) в качестве обозначения мужского дома мы сталкивались в сюжете о мятеже возрастной группы, причем ее участники — юные воины знаменуют начало своего выступления разрушением своих лагерей. Это важный мотив, показывающий определенный этап половозрастных инициаций — юноши, разрушая свой укрепленный стан, показывают, что они уже вышли из возрастной категории младших воинов и намерены добиваться реализации своих прав в качестве полноправных членов категории воинов-мужчин. В целом ряде преданий об инициациях у бурят и якутов мы видим тот же мотив: молодой воин ударом ноги ломает дверь мужского дома или, выдержав испытательный поединок со старшими воинами, выходит из ограждения. Иногда встречается мотив заключения лучшего из воинов в темнице, откуда его выпускают только при нападении врага. Сами юноши на определенном этапе начинали воспринимать свой лагерь в качестве тюрьмы, которую им необходимо покинуть для полноценной жизни. В преданиях,
В «Алтан тобчи» Лубсана Данзана рассказывается о воине, известном под прозвищем Na?acu «дядя по матери». Впервые он встречается в летописи в рассказе о том, как монгольский князь Харагуцуг в числе других вельмож был приглашен ойратами на сейм, где те приготовили им ловушку. Внутри огромной юрты ойраты выкопали глубокую яму, накрыв ее ковром. Заводя приглашенных в одну дверь, они выводили их через другую, где убивали и бросали в яму. Считается, что таким образом ойраты якобы убили свыше 140 человек. Когда настала очередь Харагуцуга войти в зловещую юрту, его «товарищ» Нагачу вошел первым, а вернувшись, доложил князю, что монгольской делегации нет, а слева от юрты вытекает кровь. Харагуцуг с Нагачу скрываются со съезда [Лубсан Данзан, c. 265]. Во всей этой истории слишком много допущений, чтобы она вся была историческим фактом. За таковой можно принять какое-то реальное вероломство на не менее реальном съезде знати, но незаметное убийство полторы сотни вельмож во главе с джинонгом (который прибыл на сейм для принятия каганского титула), е применением пусть даже очень глубокой ямы, вряд ли могло быть по силам средневековым ойратам. Огромная юрта с несколькими дверями и глубокой ямой посередине весьма напоминает образы мужских домов из экзотерических мифов, связанных с ритуалами инициаций. Вероятно, легенда об убийстве вельмож на сейме претерпела смешение с более древним мифом об инициации некоего князя, который испугался войти в дом посвящений, т. е., по сути, побоялся вступить в испытательный поединок. Мы видели, что термин суулган сейм в бурятском языке и мифологии тесно связан с образами мужских домов наба и хорёо.
Лубсан Данзан, рассказывая историю кровавого съезда, заметил, что «с тех пор появилась поговорка: „Смерть вельмож на сейме, смерть собаки у бочки“». Последнее слово трактуется со значительными разночтениями. По словам Шастиной в комментарии к Лубсану Данзану, Ч. Бауден, основываясь на современном звучании поговорки, трактует как «in the alley-way», т. е. не «у бочки», а «в узком проходе» [Лубсан Данзан, c. 380]. «Узкие проходы» — часто встречающийся в мировом фольклоре образ испытания во время обрядов перехода, у бурят он имеется в гимнах главе Черных всадников Ажараю-бухэ (например, «тридцать три узких прохода хабшуу»). Выделим главную мысль: мотив легенды о некоем дяде по матери, который запугивает молодого князя перед входом в огромную юрту, восходит к мифологическому мотиву об инициации — входе подростка в мужской дом. Миф, в свою очередь, сложился под влиянием обрядовой и социальной функции брата матери na?acu — воинского воспитания и социализации мужской молодежи.
Выбор именно собаки в качестве объекта подражания юношей понятен: собаки и волки являются коллективными охотниками, как и человек, особенно член социального братства охотников и воинов. В период, когда мужские союзы осознавали себя коллективами людей, связанных между собой не менее тесными узами, чем родственники, им должен был понадобиться символ своей общности. У рода таким символом был тотем, у мужского союза — зверь, который со временем воспринял функции тотема, хотя и не был им изначально. Превращение зверя, символа военно-охотничьего братства, в тотем, в зверя-предка было обусловлено стиранием грани между мужским союзом и родом. Дети от захваченных в набегах полонянок юношей-воинов Бабжа Бараса образовали особую этническую группу ?з??н [Сумьябаатар 1966, с. 234]. Конечно, у нас нет уверенности, что это племя образовалось именно так, но важен факт, что предание, записанное в первой половине XX в., не видит в таком генезисе ничего необычного. Очень похожий вариант дает легенда о происхождении «рода» тула, или тулараг, в районе с. Олой Усть-Ордынского бурятского автономного округа. В этом случае «род» образуется из сорока 8-10-летних мальчиков, которых похищают из разных родов и поселяют в лесном «таборе», откуда они совершают набеги. Показателен в данном примере период, когда происходило формирование общности: информаторы четко указывают XVIII в., упоминая даже политических ссыльных — венгра Андреана и казака (или «солдата») Сашко, будто бы помогавших подросткам. В роду прямых потомков самого первого из тех мальчиков-разбойников до сего дня принято первых двух сыновей называть по именам побратимов Андреана и Сашко.
Процесс «оседания» молодых воинов в определенных условиях должен был приводить к превращению социальных единиц в этнические, что и выражалось в превращении зоолатрических культов в тотемные, т. е. «гербовый» зверь союза превращался в предкового зверя рода. Так появлялись легенды о предках, вскормленных волками (эхиритский род шоно), военно-охотничьи кличи хоринских родов («шоно!» волк, «б?ргэд!» орел, «нохой!» пес, «шэл??hэн» рысь) и вилюйских монголов (использующих в качестве кличей лай собаки или вой волка, крик сокола, карканье ворона или клики лебедя) и т. д. Где-то в этой области лежат причины появления прозвищ хоринских родов, бытующих параллельно с этнонимами — нохой ураг собачий род (в составе галзутов и кубдутов). Монгольский ученый Ш. Гаадамба установил, что встречающиеся в «Тайной истории» термины нохой хэрэл (букв. травля псами) и харгана зорчил означают способы ведения боя, принятые в монгольских армиях средневековья [Цендина 1993, с. 71], а термины нохой и харгана встречаются в хоринской
Мотив «воинов-псов» поможет нам разрешить постепенно вырисовывавшееся противоречие — Чингис-хан целенаправленно борется с традицией мужских союзов, но в легендах он предстает удачливым предводителем именно мужского союза. В XIII в. у монголов бытовала пословица: «Твой отец или брат был убит собаками», записанная Ионанном Карпини, и связанная им с историей похода на «собачье царство» [1911, с. 20]. Мы, разобрав эту легенду, сопоставили ее с историей подавления туматского восстания. Туматы были военизированным мужским союзом хоринцев, члены которого, возможно, отождествляли себя с псами или волками. Тем не менее, думается, что поговорка, приведенная Карпини, толкуется им тенденциозно в целях умаления силы монгольского оружия и для поднятия духа в паниковавшей перед монголами Европе. Также он поступает и со многими другими сведениями. В частности, он не упоминает о том, что туматы или «псы-воины» все-таки были разбиты монголами, делая упор лишь на потерях, понесенных армией Чингис-хана. Поговорка об убитом собаками отце или брате выглядит ругательством, оскорблением, в ней содержится намек на то, что мужчины из рода человека, на которого направлено острие иносказания, не прошли инициации. Драка с собаками или ритуализированный поединок с бойцом в псовой маске и шкуре собаки — вот что, скорее всего, лежало в основе инициации данного типа. Есугэй, отправляя своего сына, будущего Чингис-хана, на проживание к тестю, замечает тому: «Отправлюсь-ка я, оставив своего сына у тебя в зятьях. Сын мой боится собак. Не пугай его» [Тайная история монголов: § 66; Лубсан Данзан, c. 69]. Здесь отчетливо видно пожелание избегать несчастного случая в период подготовки к инициации или во время самого ритуала. Тесть или нагса (брат или другой близкий родственник матери при экзогамии нередко является тестем), как видно, должен был отвечать именно за внушение подросткам экзотерических мифов, запугивать их, готовить ко встрече с «демоническими» соперниками в ритуальном бою. Упомянутый выше дядя по матери Нагачу, запугивая своего племянника перед входом в огромный дом-сейм, как раз исполнял свою прямую функцию — подготовку подростка к инициации.
В источниках нередко говорится о х?чний х?ргэд (обычно переводят как «наемные зятья») — молодых людях, живущих у тестя, что было эквивалентом калыма (так называемый брак отработкой). В хозяйстве кочевников не очень востребован мужской труд, поэтому можно предполагать, что основной деятельностью х?чний х?ргэд была военная служба, точнее, охрана табунов и… баранта [68] . Период жизни Тэмуджина у хонгиратского тестя является белым пятном в его биографии, равно как до сих пор загадкой остается 15-летняя лакуна в изложении «Тайной истории монголов», но можно предполагать, что в те годы он сумел проявить себя с самой лучшей стороны в понимании монголов той эпохи. После смерти Есугэя еще совсем молодой Тэмуджин пользовался огромной популярностью среди монголов, в том числе среди представителей соперничавших с борджигинами родов тайчиут и джаджират. В погоне за конокрадами к нему присоединяется будущий темник Боорчу, перед первым походом на мэркитов под знамена сироты неожиданно стекаются тысячи удальцов. Во время конфликта с коалицией Джамухи к нему переходят близкие родственники гурхана, его вассалы и другие — все это говорит о том, что юный Тэмуджин во время службы у хонгиратов выделялся чем-то настолько сильно, что впоследствии слава о нем широко разнеслась по степи, позволив нищему сироте привлекать к себе людей, не знакомых с ним лично. В разных концах Монголии находились удальцы, верившие в удачу и полководческий талант Тэмуджина. Хонгиратские годы были периодом воинских инициаций и военной службы Тэмуджина, но служба эта была еще очень далека от феодальной дружины. Тому, чтобы превратить архаические воинские братства в дружины, армию и гвардию, Тэмуджин посвятил значительную часть своей жизни, но после того, как сам прошел все традиционные этапы становления воином.
68
Любопытно, что в долине Уды, по которой в древности проходила граница баргутских владений, в XVII в. располагалась группировка табангут (от табунанг ханский зять). Именно о баргутах часто пишут как об активно использующих своих «наемных зятьев» в разного рода военных предприятиях. Предки Хабул-хана и Чингис-хана Начин, Хайду, Бартам жили у баргутов в качестве «наемных зятьев».
Абай Гэсэр хубун. 1961. Эпопея. Эхирит-булагатский вариант. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во.
Андреев Ю.В. 1964. Мужские союзы в поэмах Гомера. Вестник древней истории. № 4. М.: Наука, с. 37–50.
Басангова Т.Г. 2003. Сарт-калмыцкая версия Джангара. Altaica. 8. М.: ИВ РАН, с. 29–38.
Буряадай т??хэ бэшэгууд. 1992. Улан-Удэ: Буряадай номой хэблэл.
Бурятские летописи. 1995. Улан-Удэ: БИОН СО РАН.
Гаадамба Ш. 1976. Нууц товчооны нууцнаас. Улаанбаатар.
Дашибалов Б.Б. 1995. Археологические памятники курыкан и хори. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН.
Дугаров Б.С. 2003. О семантике одного эпического прозвища. Доклад на конференции «Цыбиковские чтения-8». Улан-Удэ.
Дугаров Д.С. 1991. Исторические корни белого шаманства. М.: Наука.
Е Лун-ли. 1978. История государства киданей. М.: Наука.
Ермоленко Л.Н. 1998. Представления древних тюрков о войне. Altaica. 2. М.: Наука.
Жамбалова С.Г. 1991. Традиционная охота бурят. Новосибирск: Наука.
Зориктуев Б.Р. 1997. Прибайкалье в середине VI — начале XVIII века. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН.
Иванчик А.И. 1988. Воины-псы. Мужские союзы и скифские вторжения в Переднюю Азию. СЭ. № 5. М.: Наука, с. 38–49.
Карпини П. 1911. История Монгалов. СПб.
Карпов Ю.Ю. 1996. Джигит и волк. Мужские союзы в социо-культурной традиции горцев Кавказа. СПб: МАЭ РАН.