Моника
Шрифт:
– Это хуже тюрьмы – это могила, Ноэль. И тем не менее, она захотела вернуться туда, захотела замкнуться в этих стенах после того, как увидела со мной солнце, море, голубое небо и свободу.
– Но ты не говорил ей о солнце и небе. Ты говорил о тавернах порта.
– Это мой мир, как тот мир принадлежит ей. Мы родились в разных мирах. Случайность столкнула нас на мгновение.
– А твоя воля может связать навсегда. Почему же ты не хочешь попробовать?
– Что? Тащиться на коленях к ее ногам? Заявить о правах, которые мне предоставили, которые хуже милостыни?
– Ты разрешишь мне поговорить с Моникой?
– Нет! Ни вы и никто не будет говорить с ней от моего имени. Ни ей и никому вы не расскажете то, что я рассказал вам, иначе вы предадите доверие, которое я испытываю к вам. Будет горько, если это будете вы, единственный, кому я доверяю.
– Хуан, дорогой, послушай, пойми, – растрогался Ноэль. – Я стар и знаю жизнь без романтики, без лести. В мире побеждают сильные, отважные, и такие, как ты. Разве тебе не доказали эти события? Если бы ты хотел бороться…
– Я победил бы всех, но не ее. Можно побороть штормы, укротить море, взобраться на горы, сражаться против людей до победного конца, но нельзя завоевать сердце женщины силой.
– Женщина любит мужчину за силу, как мужчина любит женщину за нежность и красоту. Говоришь, она очень гордая? Почему бы тогда не подняться до нее? Ты дорого стоишь, можешь стать примером, если пожелаешь.
– Ладно. Правитель, Хуан Дьявол… – едко усмехнулся Хуан.
– Почему бы и нет? Другие делают. Деревья вырастают высокими, когда рождаются в глубинах леса. До сих пор ты доказывал свою храбрость, презирая мир. Докажи, завоюй его и положи его к своим ногам.
– Пока она надевает облачение? Нет, Ноэль, я оставил ее в монастыре. Завтра я заберу корабль и уеду навсегда. Море огромно для моряков без курса!
– Как пожелаешь. Это называется выиграть, чтобы проиграть. Хочешь я скажу тебе кое-что? Тогда не стоило сталкиваться с Ренато. В конце концов, ты удовлетворишь его. Знаешь, что хуже приговора, который запер бы тебя за решетку? Изгнание. Это было бы наихудшим наказанием, которое потребовал бы для тебя Ренато, и меня не удивит, если сейчас донья София Д`Отремон строит козни с губернатором о подписании указа, по которому тебя выдворят с острова, даже после того, как оправдали.
– Думаете, они способны?
– Ну, им будет нетрудно это сделать. Как только узнают, что ты добровольно покинул жену…
– Я не оставлял ее! Я предоставил ей свободу делать, что она хочет. Этого она желает. По причине благородства, верности, долга она была со мной. Вот я и уступил.
– Ты сказал публично, что сначала надо убить тебя, чтобы разъединить с ней.
– Меня обмануло ее поведение на суде… – на время он остановился, и с внезапным гневом продолжил высокомерно: – Но слушая вас, что Д`Отремон плетут козни, чтобы изгнать меня… Прежде чем уехать, я отыщу Ренато и скажу ему в лицо…
– Что оставил Монику.
– Вы хотите свести меня с ума? – рассердился Хуан.
– Хочу, чтобы ты взял штурвал, как взял его у береговой охраны, чтобы избежать кораблекрушения. Тебя не волновало, что за сотни миль ты
– Это правда, все это правда. Я хотел приехать, взглянуть на нее, узнать, правдой или ложью был тот свет в ее глазах.
– А теперь не хочешь знать? Хуан, снова спрашиваю, хотел бы ты зваться Ноэль?
– Я с честью отказался, но не думайте, что не сумел бы отблагодарить вас.
– Тогда меня это огорчило. Сегодня я думаю, что у тебя была причина отказаться. Мало стоит мое имя для мужчины такой отваги. Хуан, есть два типа мужчин: те, которым имена дают, и те, которые их наследуют. Почему бы не сделать его своим? Все уже почти сделано. Зваться Дьяволом – это то же самое, что называть Долину, Море, или Гору, и если мы будем искать, откуда произошли эти названия, то придем туда, к клочку земли, который дал тебе имя Мыс Дьявола.
– Возможно, вы правы.
Хуан встал, отставив в сторону бутылку и стакан, снова подошел к двери, чтобы посмотреть на мрачные стены монастыря. Затем пошел вниз по улице, куда последовал за ним Педро Ноэль с надеждой в глазах.
17.
– Ренато, Ренато, открой! Ты слышишь? Ренато!
Айме нажала на задвижку, и дверь, которую она считала запертой, поддалась. Окинула быстрым взглядом огромную библиотеку и обнаружила в дальнем углу элегантную фигуру Ренато. Он стоял спиной к ней, прислонившись к оконной раме с видом на внутренний двор, и смотрел невидящим взором сквозь оконный переплет. Казалось, он погрузился в горькие мысли, мрачные и отсутствующие. Почувствовал приближение женщины, его брови недовольно приподнялись.
– Я могу поговорить с тобой? Полагаю, ничем не побеспокою тебя.
– Я хочу побыть один, Айме. Ты не понимаешь?
– А я наоборот всегда одна и сыта этим по горло; думаю, ты мог бы понять. Я знаю, что ты взбешен и не хочешь видеть, слышать меня, в глубине души ты возлагаешь на меня всю вину за прошлое.
– О, ты добиваешься, чтобы я покончил с собой?
– Ты разбиваешь мне сердце равнодушием, мучаешь неприязнью и холодностью. Я не хочу постоянно завоевывать твою любовь! Полюби меня снова, мой Ренато, полюби!
Айме обвила шею Ренато, пытаясь поцеловать огненным поцелуем. Битва началась, сражение ей нужно было выиграть, чтобы почувствовать себя уверенно, чтобы гордо стоять под крышей дома Д`Отремон. Тот зря обещанный ребенок, которого в самом деле необходимо отдать в руки Ренато. Ребенок, ожидание которого подчинило разум и гордость Софии. Ребенок непременно должен жить в ней, а его до сих пор нет. Ребенок, без которого будет потеряно для нее все. Чтобы достичь цели, нужно победить неприязнь Ренато, сломать стену льда, воздвигнутую вокруг него, завоевать его страсть хотя бы на час, чтобы снова почувствовать его в объятиях. Но Ренато мягко и холодно отверг ее: