Монохром
Шрифт:
— «Русская», — усмехнулся Гост, регулируя ремешки противогаза. — Из старых складских запасов. Выдержка — никак не меньше тридцати лет.
Дрой провел дозиметром от дна до горлышка бутылки, глянул на показания и отхлебнул. Глаза его моментально увлажнились, ноздри расширились, рот разъехался в блаженной улыбке.
— Чудесный нектар, — восхитился он. — Особенно хороши душистые нотки сивушных масел. Неповторимое послевкусие.
Зеленого, кажется, чуть не вывернуло от подступившей тошноты. Он жутко побледнел, но сдержался. Попросил Дроя:
— Будь добр, убери эту гадость.
— Питие — есть бытие, — назидательно поднял палец тот. — Кто ещё причаститься желает?
Я сурово глянул на него, отобрал тару, закрыл и бросил обратно в ящик, подняв пенопластовое облачко. Легкий ветерок сдул невесомую крупу в сторону, окропив грязную лужу белой россыпью.
— Радионуклиды повальным пьянством не искореняют, — сказал я. — Чтобы не загнуться, надо пить зеленый чаек, кушать чистенькую свеклу, йодированную соль и глюконат кальция.
— Сборище зануд, — нахмурился Дрой.
— Есть подходящий ствол для меня? — спросил Зеленый у хозяина схрона. — Я ж винтовку обронил, пока карабкался.
— Со стволами проблема, — развел руками Гост. — Я когда эту нычку делал, позаботился об амуниции, жрачке и боеприпасах. Хотя постой-ка… — Он исчез в полумраке сарая, повозился в дальнем углу и, сияя, вернулся к нам: — Вот. Для снайпера — самое то.
Зеленый долго смотрел на протянутый арбалет, не притрагиваясь к оружию, будто оно было заколдовано, потом негромко спросил: — Ты же шутишь, правда?
— Отнюдь. Шикарная охотничья модель. К ней и «оптика» прилагается.
Мы с Дроем еле сдержали приступ хохота, и даже молчаливый Лёвка хрюкнул в кулак.
— А глушитель к ней не прилагается? — презрительно поджав губы, уточнил Зеленый.
— Зачем, родной? — почти искренне удивился Гост. — Это ж арбалет, он и так негромко пуляет. Называется «Барнетт Предатор».
Дрой всё-таки заржал, прикрыв рот, чтобы не палиться на всю округу. Мы с Лёвкой тоже от души похихикали, но особо затягивать веселье не стали — не то место, не то время, не то, в конце концов, настроение.
Зеленый наконец взял арбалет за приклад и принялся осматривать его со всех сторон. Сначала недоверчиво и пренебрежительно, но уже спустя минуту его взгляд изменился, наполнился интересом к новому предмету. Он примерил болт, потрогал композитные плечи, провел пальцем по толстой тетиве. Не заряжая, приложил оружие к плечу и медленно навел его на меня.
И вот после этого глум у меня улетучился, будто не было. Даже без вложенной стрелы направляющая ложбинка выглядела угрожающе: «взгляд» ее гипнотизировал не хуже слепого зрачка автоматного дула.
Я отвел арбалет от себя, машинально передернув плечами.
Оставшись довольным произведенным эффектом, Зеленый бережно погладил ладонью цевье и побряцал ключами для сборки.
— Пристрелять надо, — вынес он вердикт. — А так ничего, удобный — авось и сгодится на первое время, пока ружьишком не обзаведусь. В умелых руках и ложка опасна.
— Пользуй, — сказал Гост, уже без ернической искорки в глазах. — Сильно обжегся?
— Лодыжки зудят, — признался Зеленый. — А что?
— Вот, держи. «Светляк» приложишь для регенерации и «выверт», чтобы радиацию компенсировать. С возвратом.
— Спасибо. Верну.
Дрой оживился, глядя на негрошовые артефакты: — Еще полезные цацки есть?
— Нет.
— Все ништяки зануде отдал: и лук, и побрякушки, — обиженно заявил Дрой. — В следующий раз не стану тебя из мусоросжигателя вытаскивать.
— Не серчай, родной. Правда нет больше. — Гост поднялся с топчана и вжикнул молнией на комбезе. — Все обулись-оделись?
Мы по очереди кивнули, поправляя ремни и покрепче затягивая шнурки на берцах.
— До Кордона пойду первым. На тропе возьмусь мины выискивать. Минор, ты замыкай. Будешь рихтовать следы. Не возражаешь?
— Другой бы на моем месте отказался… А чего это ты в авангард рвешься?
— Просто предложил. — Гост обернулся и пристально посмотрел на меня. — Впрочем, можно разыграть.
— Что ты, что ты. Ищи свои мины на здоровье.
— Тронулись.
Пропустив Госта с «Потрошителем» наготове вперед, мы потопали за ним гуськом, стараясь по вбитой в подкорку привычке ступать след в след.
Уже через минуту сараи, колодец и дом со щербатым крыльцом остались позади. Мы вышли на окраину пустошь-фермы. Потянулись длинные изгороди, за которыми стлался полупрозрачный туман приграничья. В сизых низинах чудилось легкое движение, словно неторопливо ворочались там бесформенные твари, не имеющие толком ни плоти, ни души. Но на самом деле это лишь легкий ветерок перемешивал невесомую мглу.
Я шел замыкающим, машинально поглядывая через плечо.
Туман, как гигантское живое существо, обволакивал нас, пропускал сквозь себя и осторожно смыкался за моей спиной.
Тихо. Будто и не проходит армейская зачистка в паре километров отсюда, будто бар «№92» сейчас не разбирают по кирпичикам, а его хозяина не трясут, как куклу.
Поди нашли уже уникальную штуковину, которую Фоллен успел вытащить из брюха `yгольника. Хотя кто его знает: мог ведь и припрятать быстренько — мало, что ли, темных уголков в подвале?…
Прохладный, почти осязаемый туман подступал к нам вплотную. Касался своими щупальцами открытых участков кожи на запястьях, висках, губах, шее и тихонько отнимал тепло. Туман остужал излишне горячие сердца.
У меня всегда возникали именно такие ассоциации при подходе к Внутреннему Периметру. Нейтральное приграничье будто готовило путника к по-осеннему мертвому дыханию самой Зоны. Якобы еле слышно шептало ему на ушко: ты здесь гость.
Ничего не осталось вокруг от апрельского пейзажа, который ярким росчерком пронесся мимо меня в городе. Облака скрывали солнце, рассеивали свет. В воздухе стоял запах жухлой листвы. Но не тот волнующий аромат, который заставляет трепетать сердца молоденьких студенток в предвкушении загадочного незнакомца в мареве осени, а болезненный, почти безвкусный дух сырости и уныния. Здесь пахло приостановленной жизнью.