Монокль
Шрифт:
Глеб подхватил свой портфель – он, в отличие от большинства, сумки и рюкзаки не признавал категорически – и помчался вслед за друзьями на урок. В класс он вбежал последним и едва успел добраться до своей парты, как в дверях появилась вечно чем-то недовольная Антонина Александровна Лапшина, учительница химии, естественно, за глаза именуемая «Лапшой», хотя внешне она была весьма далека от такого образа. Ей бы больше подошло что-нибудь вроде «пудинга» или даже «студня». Но это всё домыслы. Причины, по которым к человеку прилипает то или иное прозвище, порой совершенно неведомы. Тем не менее фамилии очень часто, если не сказать чаще всего, играют в этом вопросе решающую роль. Взять хотя бы Илью Пятакова или Яшу Цыпкина. То же самое
– Та-ак, – протянула Лапшина, – Семенов у нас, как всегда, опаздывает. Его звонок не касается.
Глеб молча стоял возле парты, даже не пытаясь оправдываться. Он знал, что это бесполезно. Глеб на уроки не опаздывал никогда, и даже такие незначительные заминки, как сегодня, случались с ним крайне редко. Но спорить с Лапшиной – себе дороже.
– Может, ты уже готов выйти к доске? – скривившись в некоем подобии улыбки, поинтересовалась Антонина Александровна и грузно опустилась на стул. – Не слышу. И каких только бездельников и лентяев не приходится учить! Садись. За поведение ставлю «неуд».
Глеб сел. Кровь ударила в лицо, ладони вспотели. Но он стиснул зубы и продолжал молчать.
– Правильно, – шепнул сидевший рядом Илья. – Не выступай, а то еще пару влепит.
Глеб и не собирался выступать, он просто пытался справиться с нахлынувшим негодованием. В конце концов ему это удалось. Постепенно мысли о вопиющей несправедливости уступили место совсем другим, более приятным думам. Тем, которые нередко одолевали его в последнее время, и тогда он забывал обо всем на свете и парил где-то высоко над землей, подстегиваемый неуемной фантазией и романтическим порывом.
Он был страшно влюбчив. Причем, влюбляясь, Глеб с головой бросался в омут охватившей его страсти, вызывая искреннее недоумение и сочувствие друзей. Но все, что с ним происходило раньше, не шло ни в какое сравнение с его нынешним чувством. Когда первого сентября он вошел в класс и увидел Лену Авдееву – она сразила его наповал. Глеб и раньше частенько заглядывался на эту бесспорно симпатичную девочку со светлыми волосами и большими серыми глазами. Но за лето с ней будто что-то произошло. Она не просто похорошела и расцвела, она обрела какую-то сказочную привлекательность.
Яша, верный друг, заметив, что с приятелем творится неладное, попытался отвлечь его. Когда наконец Глеб был в состоянии произносить что-то членораздельное, Яша, который уже обо всем догадался, тем не менее осторожно поинтересовался, что случилось, и тот, не раздумывая, ответил:
– Я влюбился!
– Ну-у! – протянул Яша. – Тоже мне новость!
– Нет, Цыпа, на этот раз, похоже, я втрескался капитально.
– Слушай, Батон, ты не горячись. Я понимаю, за лето девчонки изменились, загорели и все такое. Но это же не повод сразу в них влюбляться.
– Повод, не повод… Ты меня уже забодал своими мудреными разговорами! А я вот взял и влюбился.
– Понятно, – вздохнул Яша.
– Да что тебе понятно? Если бы ты только мог это понять! Ведь она…
– Кто?
– Ага, так я тебе и сказал! Знаю я вас с Пятаком, ведь достанете потом. Нет уж, больше я тебе ничего не скажу.
– А это и не обязательно, – рассмеялся Яша. – Достаточно всего лишь проследить траекторию твоего обезумевшего взгляда, как становится ясно, что новой причиной умопомешательства Батона стала Ленка Авдеева. Угадал?
– Да иди ты со своей траекторией! – вспыхнул Глеб. – Сам ты обезумевший!
– Ладно тебе! Чего ты заводишься?
– Я не трактор, чтобы заводиться, понял? Отцепись и жми своей дорогой, пока я тебе по балде не надавал.
Яша нисколько не обиделся. Лишь покачал головой, вздохнул и оставил друга наедине со своими мыслями.
Тем временем чувство, всколыхнувшее Глеба и заставлявшее его трепетать не только при виде Лены, но и каждый раз, когда он думал о ней, неотступно росло в его сердце. К середине сентября он уже начал испытывать приступы отчаяния, обычно возникающие при отсутствии взаимности. Как подступиться к Лене, Глеб не знал. Он вообще не знал, как общаться с девчонками. За последние два года он влюблялся раз семь или восемь. Иногда это была всего лишь небольшая вспышка, легкое влечение, а иногда и довольно крепкое чувство, удерживающее Глеба в объятиях два-три месяца. И тогда он начинал мучиться, пытаясь придумать способ, как бы поведать избраннице о своих чувствах. Но, будучи страшно стеснительным, он так ни разу никому и не признался в любви. В особенности еще и потому, что никогда не сталкивался с взаимным чувством, которое, будь оно, наверняка подтолкнуло бы его на подобный решительный поступок. Хотя, возможно, эти чувства были недостаточно глубоки и потому недостойны, чтобы сразу кричать о них. Кто его знает? А пока Глеб лишь тихо вздыхал, жалуясь на свою несправедливую долю и мечтая о том, что когда-нибудь Лена все же обратит на него внимание и поймет, что он, в сущности, замечательный парень…
– Эй, Батон, ты так и будешь сидеть?
– А? Что? – Глеб вздрогнул и непонимающим взглядом уставился на Илью.
– «Что, что». Урок закончился. Ты домой собираешься?
– Собираюсь, – медленно, словно во сне, проговорил Глеб.
Он машинально сгреб в портфель учебник и тетрадь и, даже не взглянув на Лапшину, вышел из класса…
Гордостью Глеба была коллекция редких значков, небольшая, но очень ценная. Это были значки, которые нельзя купить в магазине или киоске, они выпускались по какому-нибудь особому случаю ограниченным тиражом. Друзья и знакомые отца знали об этом увлечении Глеба и время от времени приносили ему что-нибудь интересное. Постепенно Глеб собрал около сотни самых разнообразных значков, которые ровными рядами украшали прямоугольный кусок черного бархата, висевший на стене прямо над письменным столом. Особенно он дорожил одним – маленьким элегантным значком с изображением самолета. Глеб даже не помнил, каким образом он попал к нему. По большому счету в нем не было ничего особенного. Маленькая серебристая кругляшка с темно-синей окантовкой, а посередине нечто напоминающее авиалайнер. Но этот значок обладал какой-то сверхъестественной завораживающей силой. Почему-то из всего многообразия значков взгляд выхватывал именно его, он буквально притягивал к себе.
К тому времени пошла странная мода – носить значки. Мальчишки, а следом за ними и девчонки стали цеплять на грудь все, что попадалось под руку или удавалось достать. Конечно, самым важным было найти такой значок, какого не было ни у кого. Если вдруг встречались два одинаковых, разочарованию не было границ, а окружающие сразу начинали смеяться и подначивать, называя обладателей таких значков братьями или сестрами. Если одинаковые значки оказывались у мальчика и девочки, они, естественно, тут же становились женихом и невестой.
Глеб сразу почувствовал свое преимущество в этом процессе, однако он так трепетно относился к своей коллекции, что даже ни разу не позволил себе взять из нее хотя бы один значок, боясь ненароком поцарапать, а то и вовсе сломать или потерять драгоценный экземпляр. Поэтому он продолжал ходить без значка, в то время как некоторые ребята в классе уже стали увешивать грудь добрым десятком всяких железяк и пластмассок. Не носила значков и Лена Авдеева. Она, по-видимому, считала это ничем не оправданным ребячеством, а может, просто не желала оказаться в неловкой ситуации и стать чьей-то «сестрой», а тем паче «невестой».