Монологи на заданную тему: Об актерском мастерстве, и не только…
Шрифт:
А с тем же «Мастером и Маргаритой»! Кто ни брался за него – ну никак не выходит! Что с фильмами, что с постановками… Да, «На Таганке» спектакль получился, но они ведь взяли в принципе только историческую часть, и все! Мистику, связанную с этим произведением, они и не трогали (уж не знаю, сознательно ли, или так само собой вышло). А у Беляковича получилось прикоснуться и к этой сфере. Кстати, «Макбет» тоже идет в театре «На Юго-Западе».
У нас были кое-какие происшествия, на первый взгляд даже смешные, но когда знаешь все «особенности» этого булгаковского романа, порой просто волосы начинают шевелиться. Старуха ненормальная к нам забрела… Мы репетируем на сцене, вдруг приходят монтировщики: «Ребята, там бабка какая-то стоит посреди гримерок… Ну на вид ей лет сто пятьдесят, не меньше! Зашла, стоит на втором этаже, внятно ничего не говорит… Как она вошла – непонятно. Со служебного входа, наверное.
А мы все в процессе, там у нас бал Сатаны… Романыч говорит: «Ну выведите ее отсюда!» – «А куда мы ее выведем-то? Куда ее девать?» – «Не знаю, разберитесь как-нибудь с ней, мы дальше пошли репетировать». А оно и не репетируется уже… Слава Федоров приходит из гримерок, мы спрашиваем: «Ну чего там?» – «Мы ее положили у нас в комнате отдыха на диван, накрыли одеялом. Она трясется вся, мерзнет…» – «Она хоть что-нибудь сказала?» – «Да нет, мычит, и все». Куда она потом делась – не знаю. Вроде и ничего такого особенного в этом случае-то нет, но все-таки жутковато…
А с дверьми была целая эпопея! Тогда еще не было прохода напрямую, служебный вход был через дирекцию, с улицы. Романыч все время ругался с завлитом Натальей Кайдаловой: «Наташ, почему ты опять не закрыла дверь!» – «Валерий Романович, я закрывала дверь, я проверила, она была закрыта!» – «Ну я сейчас входил, сунул ключ – дверь открыта!» А потом уже она приходит: «Валерий Романович, вы ходили в дирекцию? Почему дверь не заперли?» – «Я запирал!» – «Она была открыта!»
Но это все мелочи. А был и просто страшный момент. Может быть, это, конечно, всего лишь совпадение, но… Я репетирую сцену, где говорю Берлиозу: «Для того чтобы управлять, нужно как-никак иметь точный план на некоторый хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И в самом деле, вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими, и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого… да, саркома, и вот ваше управление закончилось».
И именно в это время друг мой в Одессе умирает. Такой замечательный человек, так я его любил! Умирает именно от этого. Я произношу на репетиции этот текст, и именно в это время звонок из Одессы: «Витя, срочно вылетай, Слава умер». Сколько раз на репетиции я повторял эти слова про саркому легкого! И вот полетел хоронить парня. Представляешь, как мне было страшно после этого репетировать! Сразу мысли такие: ну и чего дальше у нас будет, ребята?
При всем при этом, если серьезно задуматься о «Мастере» с точки зрения положительной-отрицательной энергетики, то нельзя однозначно сказать, что тут сплошной негатив и вообще дело нечистое. На этот спектакль к нам приходил отец Киприан, полковой священник, просто легендарная личность. Он после спектакля сказал: «Я в этом спектакле не увидел бесовщины».
Исполнитель, персонаж, образ
Если бы меня лет пятнадцать назад спросили: «Повлияли ли на твой характер сыгранные роли?», я, наверное, ответил бы, что все это ерунда. А теперь я скажу: да, роль меняет актера и в чисто человеческом, и в профессиональном плане. По себе могу сказать: зная, что у тебя завтра спектакль, ложишься спать и непроизвольно начинаешь вспоминать, прокручивать в памяти текст, «разминать» монологи, пытаешься вникнуть в суть, понять, о чем говорится. Ты пытаешься изображать кого-то, ищешь формы, находишь их… Происходит взаимное обучение. И потом, думая уже не как актер, а как человек об этом, об этих вечных вопросах, и сам начинаешь меняться. Само собой, речь идет о персонажах только определенного уровня. Мне в этом плане очень повезло: набору моих ролей, пожалуй, может позавидовать любой актер: Гамлет, Мольер, Ланцелот, Калигула, Воланд.
Все взаимосвязано! Актерская профессия она такая… Вот в того же абстрактного Гамлета Высоцкий привнес свое, свои личные качества, Смоктуновский – свое. Но уверяю вас, что, поработав над этой ролью, и у того и другого в душе достаточно много изменилось. Вообще актеры – люди счастливые. А особенно те, кому достаются ТАКИЕ роли. Более того, каждый спектакль меняет и зрителя, если он действительно серьезно увлечен. Театр – это мощнейший катализатор для тех, кто им действительно болен. Он меняет человека, и довольно здорово.
Какой образ ты бы себе ни представлял, ни пытался бы постичь,
Подобный персонаж становится интересным, привлекательным для кого-то через подачу писателя, драматурга, режиссера и, само собой, исполнителя роли. И ты ведь не возьмешь для себя бездумно все черты того или иного героя. Каждый человек оценивает и принимает то, что ему близко. Тут многое зависит от того, к чему ты лично по жизни стремишься. Что взять от того же Наполеона: либо стремление к безграничной власти и замашки тирана, либо интеллект, который намного опережал современников, просвещенность, утонченность ума, размах, масштаб, глобальность мышления – выбор, естественно, за тобой. Но многое зависит еще и от «извращенности» вкуса режиссера. Сколько сейчас таких примеров! И попробуй актер переубедить! Он скорее тебя заменит. Можно так сместить акценты, что «Ромео и Джульетта» превратится в спектакль о политике, о столкновении двух группировок. Клан Монтекки и клан Капулетти – настоящая коза ностра получается! Можно это вытащить на передний план. А любовь так, постольку-поскольку. Вот, мол, из-за ваших войн гибнет любовь. Вот что это такое? Веяние времени? Может быть, но… Вообще на самом деле пьеса – это фундамент, а что на нем будет построено – роскошный дворец или убогая лачуга, – зависит от режиссера.
Кстати сказать, хоть я и не очень люблю американское кино, но нельзя не признать, что по крайней мере некоторых перегибов они себе все-таки не позволяют. У них не делают героев из бандитов, отребья. Эту грань они редко переходят. Если ты преступник – ты можешь сколько угодно быть классным малым, но все равно тебя в конце концов поймают и посадят. Закон есть закон.
Но актер и режиссер работают все-таки параллельно, если цель одна, то взгляды, если не в унисон, то хотя бы в общих чертах совпадают. Если ты совсем вразрез идешь, то хорошего ничего не выйдет. Я привык доверять режиссеру. Ведь прежде чем что-то начать репетировать, он носит это в себе месяцами, а чаще всего годами. И к началу репетиционного процесса его внутренняя работа над этой вещью равна двум-трем годам, а ты, может быть, только вчера прочел пьесу. Я не раз убеждался, что правильнее поверить. Я в данном случае говорю только о своем опыте работы с конкретным режиссером, с Валерием Беляковичем.
Современный человек не может принять на себя полностью, от и до, истинного Калигулу, Гамлета, Бориса Годунова, Петра Великого или Наполеона. Какими они были на самом деле, вычислить сейчас совершенно невозможно. Ведь даже летописцы, современники, писали со своей точки зрения. И опять же, предлагаемые обстоятельства, в которых существовали эти реальные исторические личности, менялись, и соответственно менялись и они сами. Наполеон – император Франции и Наполеон – узник на острове Св. Елены – можно сказать, что это два разных человека. Какой из них истинный Наполеон? Существовал бы тот, второй, если бы первый не прошел через все предлагаемые жизнью обстоятельства? И так с любым человеком. Вот тот же Сталин. Для меня это однозначно отрицательная личность. Но стал бы он тем, чем он стал, если бы реального Иосифа Джугашвили не гоняли бы столько по ссылкам. Сколько он прятался, скрывался, боялся, сколько всего натерпелся. Вот и «оторвался» потом за все. А если вдуматься – ведь он был Император, да еще какой!