Монсегюр и загадка катаров
Шрифт:
Территория Юсса усеяна пещерами и источниками. Подземная вулканическая активность здесь очевидна, что должно было вызывать у доисторических народов одновременно мирской и религиозный интерес: теплые воды, текущие из недр земли, неизбежно имеют божественное происхождение, — вероятно, вся местность была огромным святилищем, посвященной теллурическому божеству, которое питает людей и покровительствует им. Из вертикальной стены, где открывается вход в пещеру Рамплок, время от времени вырывается пар, свидетельствуя о жизни внутри. Эта «дымящая дыра» через пропасть сообщается с подземным озером теплой воды, куда поступает вода термального источника. Пятнадцать-двадцать тысяч лет назад вода, должно быть, уходила в луга, окаймляющие теперь Арьеж, и образовала теплые ручьи, болота и топи. Эта теплая вода должна была привлекать охотничьи, а потом пастушеские племена, селившиеся близ Ньо. Впрочем, из Ньо в Юсса можно пройти знаменитой пещерой Ломбрив, одной из самых обширных в Европе. И теплые
Конечно, пещера Ломбрив вызывает любопытство и восхищение. Она огромна. Различные скальные залы, следующие один за другим, демонстрируют редкое разнообразие известковых отложений, сталактитов и сталагмитов. Кроме того, здесь можно в изобилии увидеть загадочные рисунки, распаляющие воображение самого рационалистичного посетителя, и собрать богатый археологический «урожай». В течение всего XIX века этим широко пользовались искатели, бывавшие здесь из любопытства или в корыстных целях.
В 1877 году археолог Гюстав Марти так описал результаты осмотра пещеры Ломбрив: «Когда строили лестницы, ведущие на дно „Большого зала“, для установки ступеней удалили сталагмитическое перекрытие этих помещений, нечто вроде объемистых плит, и нашли в большом количестве человеческие останки. Я достиг этого места… Кладбище находится в самом конце коридора. Вошел в этот скорбный зал, где было погребено более пятисот человек и чьи останки были покрыты сталагмитными слоями. Эта комната имеет 82 м длины, ее средняя ширина составляет 18 м, включая большую нишу, находящуюся справа, высота колеблется от 8 до 15 м, зал полностью перекрытый. В этом месте нашли в большом количестве человеческие останки, чем и объясняется название, которое дали ему проводники… Отсюда в большом количестве извлекли бронзовые изделия тех времен, очень примечательные, топоры из шлифованного камня, бронзовые рыболовные крючки, волчьи, собачьи и лисьи зубы с проделанными отверстиями; некоторые из этих изделий помещены в музеи естественной истории в Тулузе и в Бордо.
В конце кладбища есть проход под названием Пустыня Сахара, названный так проводниками… Немного дальше проход делает небольшой изгиб, очень малозаметный; в центре этой дуги есть небольшое углубление, тоже присыпанное песком; покопавшись в нем, я нашел человеческие останки и волчьи и лисьи зубы с проделанными отверстиями. В этом помещении я обнаружил человеческие останки, очаги с углями, четыре сланцевых литейных формы: одна — для шпилек, вторая — для наконечников шнурков, третья формовала нечто вроде большой булавки или игольницы, четвертая — для литья копейных наконечников, прекрасной работы и очень хорошо сохранившаяся. Внутренняя часть этой формы состоит из двух частей, между которыми заключался бронзовый сердечник, предназначенный для формования полости втулки; я нашел также несколько черепков глиняной посуды» [4] .
4
Marty, Gustave. Les grottes de l’Ari`ege et en particulier celle de Lombrives. Toulouse. 1877.
Похоже, уже общепризнано, что захоронения и мастерские, открытые в пещере Ломбрив, бесспорно относятся к протоисторическим, если не к доисторическим временам. Журналист Жюль Метман, никогда не претендовавший на знание археологии и не озабоченный научной историей, собирался только поупражняться в сочинительстве милых историй на фоне природных декораций, чтобы растрогать читателей. В газете «Мозаика Юга» в 1892 году он писал:
«Вход в пещеру Ломбрив открывается со склона горы, почти напротив водолечебницы; в прошлом году я посетил эту пещеру с большим удовольствием: я никогда не видел соборов, своды которых были бы более дерзкими, а нефы — более просторными; я не знаю дворцов, галереи которых были бы более широкими, более гулкими, более правильно проложенными. Я до сих пор с волнением вспоминаю момент, когда мы вчетвером достигли крупнейшего зала этой чудесной пещеры, каждый держал тусклую свечку, бледные отсветы огонька которой наполовину освещали белые сталактиты, свисавшие со свода или возносившие от земли свои фантастические формы, и мы затянули глухим и заунывным голосом первые строфы „Dies irae“, а потом во все горло спели восхитительную партию хора из третьего действия „Роберта-Дьявола“» [5] .
5
Цит. по: Bernadac, Christian. Monts'egur et le Graal: le myst`ere Otto Rahn. Paris: France-Empire. 1978.
Тон был задан. И Жюль Метман использовал его, чтобы рассказать
Вполне возможно, что разбойники использовали пещеры Юсса как логово или как склад, особенно во времена, когда народная вера помещала в недра земли переходные, даже пугающие миры, где бывает только нечистая сила. Во время оледенений доисторической эпохи в этих пещерах жили, потому что они представляли собой единственное возможное убежище, а в эпохи, когда можно было жить на поверхности, эти пещеры, прежде всего глубокие и мрачные, вызывали особый ужас, и народное воображение населяло их разнообразными чудовищами. Может быть, в эти каверны дьявола люди входили только в случае крайней необходимости, кроме отдельных смельчаков, якобы открывавших там сокровища иного мира или предававшихся непристойным обрядам. Сборники легенд всех местностей, и особенно Пиренеев, обязательно сообщают о странных явлениях близ пещер такого рода; здесь, разумеется, обитает знаменитая Белая дама, и именно сюда она уводит детей, которых похищает в деревнях; здесь собираются людоеды, весело угощаясь человеческим мясом, и проводят свой шабаш черти в обществе ведьм — только последние и не боятся туда проникать. Пещеры — это запретный мир.
Но потому этот мир и влечет к себе.
В том же конце XIX века, когда эрудиты центра кантона, как их изящно называли, собирали все устные народные предания, какие могли найти, чтобы заполнить страницы бюллетеней научных обществ, один окситанский писатель, Наполеон Пейра, очень влюбленный в свой край, опубликовал «Историю альбигойцев» в трех томах. В третьем томе можно прочесть такие строки, посвященные пещере Ломбрив:
«Как пролить свет на эту мрачную драму, произошедшую более пятисот лет назад, на глубине 2000 метров под землей, от которой не осталось иного свидетельства, кроме немой груды наполовину окаменевших костей?» И нас резко вталкивают в мир катаров 1244 года: «После того как благочестивый Луп из Фуа пришел молиться в пещеру Орнолак, пять-шесть сотен горцев, бежавших из своих селений, мужчин, женщин, детей, поселилось в этом мраке и образовало вокруг катарского пастыря нечто среднее между мистической колонией и станом дикарей. Организовался новый Монсегюр — уже не рыцарский, как тот, и не вознесенный к облакам, а, наоборот, мужицкий и затерянный в полости горы, в бездне, проделанной дилювиальным потоком».
Допустим. Но это не все: пещеру Ломбрив обнаружила инквизиция и окружили королевские войска с благословения недавно обратившегося в ортодоксальный католицизм сеньора де Кастельвердена, владельца территории Орнолак, на которой находится пещера. «Сенешаль проник под обширный портик, вломился во внутреннее горло и полагал, что захватит всех разом, как выводок диких животных в глубине логова, под ротондой Лупа из Фуа, выхода из которой не было. Но это двойная пещера — точнее, так: восточный коридор протяженностью четверть лье, который он как раз миновал, представляет собой только преддверие верхней галереи, втрое более глубокой, чем основная пещера.
На эту галерею можно было влезть по перпендикулярной стене высотой в двадцать четыре фута, вертикальной, но разделенной пятью-шестью выступами, на которые были положены деревянные ступени. Катары, убрав за собой эти ступени, тотчас стали недостижимыми во мраке их подземного навеса. Католическое войско, рассчитывавшее загнать их в ротонде в тупик, само было пронзено, раздавлено, поражено градом свистящих стрел и скачущих каменных глыб, а также дикими завываниями, прокатывающимися по этому темному зеву, которые, по мнению геологов, изрыгает океанский поток».
Эпический стиль этого описания безупречен. Беда в том, что Наполеон Пейра желает быть не писателем, а историком. Он продолжает так: «Сенешаль отступил, собрал убитых, заделал камнем узкое восточное горло и замуровал катаров-победителей в их укреплении, ставшем их могилой. Он еще несколько дней простоял лагерем у входа в пещеру, над Арьежем, а потом, когда в недрах скалы уже не слышалось никаких движений, он, сочтя, что все кончено, спокойно спустился и вернулся в Тулузу».
Все это как будто отмечено неумолимой логичностью. Во всяком случае, такое событие — в духе непримиримой борьбы той эпохи. Проблема состоит в том, что эту историю рассказал один только Наполеон Пейра, не сославшись ни на какой источник. Он даже подробно описывает агонию замурованных катаров: