Монстр
Шрифт:
Например, как он произносил мое имя, когда обнимал меня ночью. Глубоко и мягко. И как он учил меня стрелять из пистолета. И драться. Ни разу даже не намекнув, что я была каким-то менее достойным противником, потому что я была женщиной. Например, как он водил меня на концерты и в кино. Как он учил меня плавать с маской и трубкой и кататься на доске для серфинга. Как он пытался показать мне, как готовить. Как он всегда помнил, что нужно покупать мне пышные сырные завитки, а не хрустящие (прим.перев.: имеются ввиду чипсы). Как он дарил мне мягкость
Как он вытащил меня из моей скорлупы и показал мне сто тысяч вещей, ради которых стоит жить.
В первую ночь, когда мы добрались до Мексики, я улизнула, пока Брейкер спал, вытащила из ботинка маленький пакетик с героином и пошла на залитый лунным светом пляж.
Я подошла к воде, ветер развевал мои волосы, понимая, что впервые за всю свою жизнь я не думала о Лексе. Или моей маме. Я не была одержима тем, чтобы сосредоточиться на всех вещах, которые пошли не так, которые были приняты за меня.
Я была, в глубине души, счастлива.
И это было ново, чудесно и пугающе.
Но я знала, что пути назад нет. Никогда.
Поэтому я открыла тот пакетик, который купил мне Брейкер, когда я думала, что смерть ничего не значит. Потому что моя жизнь ничего не значила. А потом я наблюдала, как содержимое падает в воду и уплывает в бесконечную красоту моря.
Я долго стояла там, погруженная в свое маленькое откровение, пока не почувствовала, как Брейкер подошел ко мне сзади, обнял за талию и положил подбородок мне на плечо.
— Какого хрена ты здесь делаешь? — спросил он, и я прижалась щекой к его щеке.
Я крепко зажмурилась от дискомфорта, который все еще испытывала, делясь своими чувствами, затем открыла глаза, глядя на воду.
— Впервые осознала, что я действительно счастлива быть живой, — честно призналась я.
Его руки крепко сжали меня. — Ох, куколка… — сказал он.
Потом он взял меня мягко и сладко. Прямо там, на залитом лунным светом пляже.
———
— Почему бы тебе просто не признать, что ты ненавидишь этот гребаный купальник так же сильно, как и я? — сказал Брейкер, сидя на краю нашей (да… нашей!) кровати, наблюдая, как я намазываю алоэ на болезненные ожоги на груди.
— Потому что тебе так легко не победить, — пожала я плечами.
— Легко? Куколка, у тебя уже несколько месяцев были ожоги на груди. Что, черт возьми, в этом простого?
— Это моя грудь, — напомнила я ему.
— Да, и я хотел бы заполучить ее в свои руки без того, чтобы ты вздрагивала для разнообразия. Купи новый купальник.
— Может быть, я попробую позагорать на нудистском пляже, — сказала я вместо этого, одарив его озорной улыбкой.
— Если ты сделаешь это, тебе лучше приготовиться к тому, что тебя потащат в полицию.
— Почему? — спросила я, сдвинув брови.
— Потому что, если ты сделаешь это, Ал, я буду вынужден
— В Мексике арестовывают за публичную бестактность? — спросила я, все еще не зная достаточно о месте, которое было нашим домом в течение полугода.
— Черт возьми, если бы я знал. Просто говорю. То, что ты на нудистском пляже, означает, что ты внезапно окажешься очень увлечена эксгибиционизмом.
Я засмеялась, натягивая через голову мягкий белый сарафан, все еще улыбаясь ему, когда подошла к кровати, поставив колени по обе стороны от его бедер, пока я не села на него верхом, его руки обхватили мою спину.
— Знаешь что, Брайан Брейкер… — начала я серьезным тоном, который он, должно быть, уловил, потому что начал качать головой.
— Не-а, куколка. Сначала я должен кое-что сказать.
— Что? Эм… нет, я начала первой. Я должна закончить первой. Не моя вина, что ты вел себя как киска.
— Заткнись и дай мне сказать, женщина, — сказал он, качая головой.
— Нет. Ты не собираешься разыгрывать командирскую карту. Я начала говорить первой. Я заканчиваю первой. Дело закрыто.
Так что да.
В этом были все мы.
Спорили о том, кто заговорит первым.
— Алекс Миллер, — сказал он, зажимая мне рот рукой, эффективно заставляя меня замолчать, заставляя меня опустить на него глаза, — ты самая большая чертова заноза в моей заднице. И я клянусь, ты можешь затеять со мной ссору из-за того, что солнце встает утром, а потом еще одну из-за того, что оно заходит ночью. Но в мире нет никого другого, с кем я предпочел бы спорить.
Я почувствовала, как слезы защипали мне глаза, потому что я этого не ожидала. Что бы я ни думала, что он собирался сказать, это было не то.
Я не ожидала от него таких слов.
И я не была готова к этому.
Я моргнула от слез, а он продолжал говорить.
— Ты умная, упрямая и решительная, и я никогда не встречал кого-то, кому я хотел бы дать мягкость и нежность до тебя. Я не думал, что у меня это есть. Ты вытащила это из меня. Ты показала мне такие вещи обо мне, о которых я и не подозревал. Ты дала это мне, когда отдала всю себя, — он сделал паузу, его другая рука поднялась, чтобы смахнуть текущие слезы, — я люблю тебя, куколка.
Черт возьми.
Я имею в виду…
Я знала это.
Я знала это уже несколько месяцев.
Но я никогда этого не слышала.
И эти слова обрушились на меня, как удар. Выбивая из меня весь воздух. Заставляя мое сердце ускориться до опасного уровня.
По мне разлилось тепло, незнакомое, но в то же время успокаивающее. Как будто это окутало все мои внутренности. Как будто оно никогда больше не впустит холод внутрь.
— Ладно. Теперь ты можешь продолжать, — сказал Брейкер, слегка улыбнувшись мне и убрав руку от моего рта.