Монтенегро
Шрифт:
— Думаешь? — глупо спросил канарец, чувствуя себя одураченным, ведь он шел сюда в надежде отыскать несуществующее чудо. — А на заре была чудесная погода.
Он вошел в хижину, постояв на пороге, пока глаза не привыкли к темноте. Первым делом его внимание привлекло несметное количество великолепных изумрудов, целые груды которых высились на некоем подобии широкого стола, что тянулся вдоль трех стен хижины.
— Вот черт! — воскликнул он, завороженный сиянием изумрудов. — Если это действительно те самые камни, за которые в Европе платят огромные деньги, то вы, несомненно,
— Они не наши, — покачала головой Аяпель. — Мы лишь охраняем их. Они принадлежат нашему племени.
— А это правда, что вы можете превращать их в воду?
— Да, иногда. Но сейчас не время для этого.
— Понятно. Надеюсь, что я доживу до этого времени.
Сьенфуэгос заметил, что они так и не двинулись с места: Кимари по-прежнему стояла возле окна, а Аяпель рядом с ней. Он обратил внимание, что обе одеты в одинаковые длинные белые туники с зелеными полосами, скрывающие тела от шеи до щиколоток. Пока Сьенфуэгос пытался подобрать слова, чтобы как-то сгладить возникшую неловкость, обе женщины разом шагнули ему навстречу, и тут он увидел нечто такое, от чего едва не свалился от неожиданности.
— Боже благословенный! — воскликнул он. — Но это невозможно!
Ему потребовалось время, чтобы вновь овладеть собой и своими мыслями; ему вдруг показалось, что либо собственные глаза его обманывают, либо перед ним действительно не две разные женщины, а скорее одно существо с двумя головами, но при этом лишь с двумя руками, хотя было ясно, что ног все же четыре.
— Что это? — ужаснулся он. — Я сошел с ума?
Он прислонился к толстому столбу, поддерживающему крышу, и соскользнул вниз, на тонкую циновку, силы совершенно его покинули, как будто ему и впрямь перерезали сухожилия.
В свою очередь, Кимари-Аяпель — кем бы ни было это существо — остановилась в пяти шагах от него. Казалось, ее — или все же их? — немного позабавило, что они произвели на него столь ужасающее впечатление.
— Не пугайся, — прошептала первая — робко и тихо. — Мы вовсе не адское чудовище, а всего лишь два человека, которые родились сросшимися вместе.
— С-с-сросшимися? — переспросил канарец, — Но как такое возможно?
— Никто не знает, — просто ответила она. — Мусо пожелал, чтобы это случилось, и это произошло.
Бедолаге Сьенфуэгосу потребовалось несколько минут, чтобы убедиться, что это не глупый розыгрыш, а действительно два разных человека, каким-то непостижимым образом сросшиеся вместе в области груди, что трудно было заметить сразу благодаря длинной просторной тунике, скрывающей тела.
Они двигались с такой синхронностью, что ее можно было бы назвать поистине чудесной; а когда уселись на широкую скамью, покрытую мягкой красной тканью, то проделали это с таким изяществом, как будто были единым существом.
— Мне жаль, — только и смог пробормотать Сьенфуэхгос. — Мне правда очень жаль...
— И почему же тебе жаль? — поинтересовалась Аяпель. — Что мы такие, как есть? Не бери в голову, нас это совершенно не беспокоит.
— Не беспокоит? — изумился канарец.
— Вот скажи: тебя беспокоит, что ты такой чудовищно огромный, рыжий, волосатый и вонючий?
Этот неожиданный вопрос настолько смутил Сьенфуэгоса, что он невольно поднял руку и понюхал подмышку.
— Я не вонючий, — растерянно ответил он. — Сегодня утром я купался в реке.
— Что-то незаметно, — отрезала Аяпель, оказавшаяся довольно-таки агрессивной и бесцеремонной особой. — Воняешь, как ягуар во время гона.
— Сомневаюсь, что тебе когда-нибудь доводилось нюхать ягуара во время гона, — раздраженно проворчал канарец. — Но не хотелось бы тратить время на подобную ерунду. Я не хотел тебя обидеть, просто мне кажется, что очень неудобно так жить.
— Почему же? — спросила Кимари, которой, видимо, потребовалось немало усилий, чтобы решиться высказать свое мнение. — Мы такими родились и никогда не чувствовали себя неудобно.
Сьенфуэгос ничего не ответил, но в памяти у него всплыл давний разговор с одним деревенским слепым на родном острове, который тоже говорил, что вовсе не сожалеет о своей слепоте, поскольку никогда не знал, что такое свет или цвет.
— Я думал, что повидал все чудеса на свете, и вот теперь вижу перед собой величайшее в мире чудо, — произнес он наконец. Затем он медленно встал и подошел к окну, чтобы полюбоваться великолепным закатом, занимающимся над рекой и озером. — Теперь даже ящерицы, оказавшиеся свирепыми кайманами, и трупы, замерзшие во льду, мне кажутся просто нелепой шуткой. Скажите, много ли еще здесь таких, как вы?
— Других таких, как мы, больше нет, — заявила Аяпель. — Никто не помнит другого такого случая. Возможно, именно поэтому нас и назначили хранительницами крови Мусо.
— Как если бы вы были богинями? — спросил Сьенфуэгос с явным интересом.
— Никто не считает нас богинями, — честно ответила та. — Хотя с тех пор как мы родились, Мусо ни разу не сражался с Акаром, земля не дрожала, урожаи из года в год были все лучше, а извечные наши враги, чиригуаны, не переступали наших границ. Разве всего этого недостаточно для того, чтобы мы могли гордиться тем, какие мы есть?
— Думаю, что да, — согласился канарец. — Особенно если учесть, что вы выглядите вполне счастливыми.
— А почему бы нам и не быть счастливыми? — с неизменной нежностью в голосе вмешалась Кимари. — Мы всегда вместе, и когда смотрим на тебя, обреченного вечно жить в одиночестве, задаемся вопросом: как ты можешь вынести подобную пытку? Ведь на свете нет ничего страшнее одиночества.
4
«Чудо».
Корабль вполне соответствовал своему имени, не только потому, что его построили в рекордные сроки, но в особенности потому, что был и впрямь чудом красоты и изящества, его очертания заставляли забыть об архаичной архитектуре старых каравелл и каракк, часто навещающих порт на реке Осама. Такие обводы несколько столетий спустя были характерны для пиратских кораблей, за счет дьявольской скорости и маневренности ставшими кошмаром Карибского моря.