Монументы Марса (сборник)
Шрифт:
Лера уже повернулась и шла обратно, к столу. За столом поредело. Кто-то убежал домой, другие танцевали. Перед ее стулом стыла киевская котлета. Сразу возникла трезвая и не относящаяся к торжеству мысль: не забыли ли ее мужики достать котлеты из холодильника? А там со среды осталась половина торта. Они сожрут торт, а она хотела его вообще выбросить – три дня, хоть и в холодильнике, может, крем уже испортился.
Войтинский пытался запеть песню, которую они любили в десятом классе и которая, как им тогда казалось, останется в любимых навсегда. Кроме кругленькой Риммы, никто его не поддержал. Нет, вот и Махоньков начал
– Ты не будешь танцевать? – спросил Иван, останавливаясь за спиной.
Словно она рухнула в холодную пропасть. Ну, казалось бы, соученик, милый человек, пригласил ее танцевать. Не обманывай себя, Лерочка, никуда тебе от этого не деться. Ты же шла сюда и знала, что это случится. Тебя тянуло, как убийцу на место преступления.
Она поднялась медленно, словно в стуле был магнит, послушно повернулась к Ивану и протянула ему руки, собираясь начать танец прямо здесь, у стола. Танцевать у стола было негде, и Иван повел ее к оркестру. Все эти тридцать или сорок шагов она боролась с собой, как пустынник с бесом. И тут же новое счастье. Или несчастье: оркестр грянул последний аккорд именно в тот момент, когда Иван положил ей руку на плечо.
– Ну вот, – сказал Иван. – Опять не повезло.
– Не повезло, – согласилась Лера.
– Подождем?
– Подождем.
Краем глаза Лера видела, что оркестранты поднимаются, складывают инструменты. Сейчас будет перерыв. Она не стала говорить об этом Ивану. Пусть сам обернется и поймет.
– Как живешь? – спросил Иван.
– Хорошо.
– Работой довольна?
– Довольна. А ты?
– Не всегда. Я на тренерской работе.
– Ты не кончил института?
– Кончил. Но потом меня затянуло… Ты замужем?
– Да.
– Впрочем, я знаю.
– Наверно, знаешь. Я давно замужем.
– У тебя сын?
– Сын. Во втором классе. А у тебя есть дети?
– Нет, я разошелся.
– С Верой?
– С какой Верой? Мою жену Ириной звали.
Иван посмотрел на эстраду.
– Придется возвращаться, – сказал он. – Раньше чем через полчаса они не придут.
– Конечно.
– А про какую Веру ты спросила?
– Про ту, из-за которой все получилось.
– Не понимаю. В жизни не знал никакой Веры.
– Разве не все равно?
– Честно говоря, нет. Для меня все осталось загадкой.
– Для меня – нет.
– Ты не представляешь, что я пережил. Может, хоть теперь расскажешь? Это из-за Олега? Но ты могла бы мне все тогда рассказать. Ей-богу, легче все знать, чем воевать с ветряными мельницами.
«Сейчас сорвусь и врежу ему в физиономию, – подумала Лера. – Человек разрушает другому жизнь и через много лет устраивает сцену у фонтана».
Этого сделать не пришлось. Возник Махоньков.
– Я ревную, – сообщил он. – Ребята, вас все ждут! Надо выпить за Розалию Ильиничну. Не зря она нас терзала столько лет.
Лера с облегчением схватила Махонькова за руку, больно ударившись пальцем о золотой массивный перстень.
А еще через полчаса Лера незаметно выскользнула из-за стола. Настроение было паршивое, вся эта затея с рестораном оказалась пустой и нелепой, а мысль о том, что Иван будет ждать ее внизу, чтобы продолжить разговор, была невыносима.
К одиннадцати она уже была дома. Мишка, слава богу, спал. Олег валялся на диване с книжкой и не встал, чтобы ее встретить. Такой был несчастный
– Вы ужинали? – Лера заглянула в комнату, не снимая плаща. – Котлеты ели?
Она хотела, чтобы он понял: все в порядке, не воображай глупостей.
– Я Мише поджарил котлету, – сказал Олег.
– А сам доел торт, – улыбнулась Лера.
– Нет, не хотелось. Как там было? Интересно? Много народа?
– Скучно, – сказала Лера. – Не надо было идти в ресторан. Отлично бы управились дома. Хотя бы у нас.
– У нас тесно, – сказал Олег, словно опасался такой перспективы и давно придумал ответ.
– Я шучу, теперь не скоро снова встретимся.
Сейчас он спросит, кто был. Он же должен спросить, кто был, он многих знал.
Олег спросил:
– Поставить тебе чаю?
– Не вставай, я сама. Как твое давление?
– Лучше.
Олег полностью погрузился в чтение – словно ничего интереснее ему в жизни не попадалось. Лера ушла в комнату к Мише. Разумеется, он забыл помыться на ночь. И свет не погасил.
Скрипнул диван. Олег пошел в ванную. Включил воду. Ничего, переживет, никаких оснований для ревности. Неужели он полагал, что возлюбленные, увидев друг друга, бросятся в объятия и поклянутся забыть об этих пятнадцати годах? А впрочем, чуть-чуть так не случилось. И черт его знает, что было бы, не реши оркестр отдохнуть. Где же то письмо? Она его не выкинула. Раз уж не разорвала сразу, то не выкинула. Не читала больше, не перечитывала, как сунула в потайную коробку из-под конфет, до которой Олег за столько лет не добрался, так оно там и лежит. Наверное, лежит.
Она вошла в большую комнату, вытащила с нижней полки стеллажа старые химические журналы. Вот и коробка. Целая пачка писем на целину, куда она уезжала на третьем курсе. Почему же она их не выкинула? Забыла?
То письмо лежало внизу. Она развернула его, потом отложила и взяла листок со стихотворением. Прочитала несколько строк и не ощутила никаких переживаний. Просто плохое стихотворение. А ведь тогда она, трепеща, читала его Ларисе.
Вода в ванной перестала литься. Лера быстро сложила бумаги в коробку, сунула ее на полку, поставила журналы на место.
Утром она чуть не проспала. Она слышала сквозь сон, как Олег собирал Мишку в школу, как они искали какую-то тетрадку, разбили на кухне чашку – она ждала, что они уйдут и будет еще пятнадцать тихих минут. Но проспала больше, полчаса по крайней мере. И во сне успела поспорить с Иваном. Посмотри же, уверял он, это не Верина фотография. Это фотография Ирины, они совсем не похожи. Но на фотографии была, разумеется, Вера, только у Веры могли быть такие густые черные брови…
Лера вскочила. Половина девятого. В девять она должна быть в лаборатории, иначе Добряк вообще распустится – дурные примеры заразительны. Пробегая в ванную, она зажгла газ и поставила чайник. Что же неладно? Нет, не с Иваном. Иван пришел и ушел к себе, на тренерскую работу. Какие еще черные брови? Ах да, конечно, буква «з». Почему буква «з»? А вот почему: буква «з» была без верхней половинки, и она называла ее «о» маленькое. Во всех посланиях Ивана встречалось это «о» маленькое. Кроме последнего письма. Она бы не вспомнила об этом, если бы не вынула вчера из коробки старое стихотворение. Сначала письмо, а потом стихотворение.