Монументы Марса (сборник)
Шрифт:
Лера сама подошла к установке. Портрет все равно исчезал.
– Какое у нас минимальное деление? – подумала она вслух.
– Месяц, – сказал Добряк.
Она шевельнула рычажком чуть-чуть, на волосок. На месяц или меньше.
И портрет исчез.
– Ничего не понимаю, – сказала Лера. – Ну ладно, завтра разберемся.
– Но установка работает! – сказал Добряк жалобным голосом.
– Работает, работает. Но шалит. Не терпит над собой издевательства.
– Или другой вариант, – сказал Добряк.
– Какой?
– Что
– Ты хочешь сказать, что умрешь меньше чем через месяц?
– Да.
– А ну-ка, – сказала Лера, которой надоело шутить, – прогуляйся назад.
– В прошлое?
– Конечно! И ты увидишь, что тебя не было месяц назад. А виноват во всем фотограф Валя.
Добряк с облегчением бросился к пульту. Этот вариант его устраивал.
Через несколько минут они уже лицезрели медленное превращение Добряка в юношу, подростка и мальчика.
Прошлое установка показывала нормально.
Добряк, мрачный как туча, не мешал Лере вырубить ток.
– Иди домой, – сказала Лера.
– Сейчас. – Добряк выдвинул верхний ящик своего стола. – Сколько всего неразобранного, лишнего. Никогда не успеваешь привести в порядок личные дела. Как говорит поэт Симонов: «Как будто есть последние дела…»
– Иди-иди, – сказала Лера, садясь за стол.
– Я все-таки попрощаться хотел, – сказал Саня. – Вы всегда были добры ко мне, Калерия Петровна. И если нам не удастся увидеться…
– Если ты сейчас не уйдешь, то в самом деле больше со мной не увидишься. Завтра же пишу заявление в отдел кадров, что больше с тобой работать невозможно. Пускай увольняют.
– Разумеется, – согласился Добряк. – Может быть, вы даже успеете все это сделать. И я умру безработным.
Лера с облегчением вздохнула, когда дверь за Добряком закрылась. Надо же быть таким суеверным. Типичная фетишизация техники. Машины загадочны, каждая – черный ящик. Вот мы и переносим на них человеческие качества.
На следующий день Добряк на работу не вышел.
– У него телефон есть? – спросила Лера Ниночку.
– Нет, – сказала та. – Он недавно в Чертаново переехал.
– Он с мамой живет?
– Да.
– Мог бы и позвонить, что не придет, мне он сегодня позарез нужен.
О портретной эпопее она начисто забыла.
Не пришел Добряк и на следующий день.
Под конец дня в лабораторию влетела какая-то пташка лет восемнадцати в белом халатике.
– Саня здесь? – спросила пташка.
– Его сегодня нет.
– Ах, как жалко! – Пташка совсем не оробела при виде Леры. Никто не робел при виде Леры. – А он мне так нужен.
– Мне тоже, – буркнула Лера.
– Я ему фотографию принесла, – сказала пташка. – Он обещал мне ее в машину запустить, чтобы показать, какой я буду в двадцать пять лет.
– Машина – не игрушка, – сказала Лера. Ничего лучше придумать не смогла.
– Ах, как жалко! – повторила пташка. – А я фотографию сделала шесть на четыре. Он так велел.
И
Лера вскочила и схватила со стола сумочку.
– Ниночка, – сказала она, – я уйду пораньше.
– Вы же хотели со мной статью просмотреть.
– Завтра, Нина, завтра.
– Если кто будет звонить, что сказать?
– Скажи, что меня в президиум вызвали.
Лера могла бы спросить адрес Сани у Ниночки, но делать этого не стала – с чего бы вдруг ей бросаться домой к лаборанту? Можно же кого-нибудь послать, если так приспичило. Взяла адрес в отделе кадров.
Такси поймала почти сразу. Нет, все-таки идиот, полный идиот. А почему установка в полном порядке? Весь день сегодня гоняли – хоть бы что.
Дверь открыла маленькая заморенная женщина со строгими глазами и вьющимися, как у Сани, каштановыми волосами.
– Простите, здесь живет Александр Добряк?
– Что еще? – воскликнула женщина. – Что еще случилось?
– Ничего. – Лера старалась унять дрожь сердца. – Он дома?
– Сани нет.
Голос женщины был трагичен.
– Как так нет?..
Нужно было куда-нибудь сесть, не падать же в обморок на лестнице… Но женщина стояла, загораживая дверь, и не собиралась впускать Леру в квартиру.
Лера попыталась сглотнуть комок в горле.
– Как это случилось? – спросила она.
– Он позавчера пришел с работы… – начала женщина, и тут снизу послышалось сдавленное:
– Ах!
Лера быстро обернулась.
Саня, вернее, некто, одетый как Саня и ростом схожий с Саней, пытался, прикрывая руками лицо, извернуться и скрыться с глаз.
– Добряк! – воскликнула Лера. – Иди сюда.
Нет, это был не Добряк. Это было жалкое подобие Добряка. Потому что все краски тела, вся его мощь сконцентрировалась в малиновой, раздувшейся впятеро щеке. Глаз закрылся, рот был перекошен в односторонней ухмылке. Это был фантастический, невероятный флюс.
– Я от врача, – прошепелявил Саня. – Они его вырвали. Завтра пройдет. Честное слово, пройдет. Я думал, обойдется…
– Почему ты не попросил мать позвонить на работу?
– Я только что звонил. По дороге от врача позвонил. Ну буквально десять минут назад.
– А вчера?
– Вчера я думал…
– Добряк, – сказала Лера, – от флюса не умирают.
– Как сказать, – прошипел Саня. – В истории зафиксированы такие случаи.
– Ты думал, что обречен?
– Да. И не было смысла звонить на работу, чтобы приглашать друзей на предстоящие похороны… – Он постарался улыбнуться, но, видно, тут ему стало больно, и крупная слеза потекла по малиновой щеке. Женщина в дверях тоже заплакала.