Монументы Марса (сборник)
Шрифт:
В коридоре было пусто. День не присутственный, и до зарплаты далеко.
Ужасно обидно, что произошла задержка. И стыдно, ведь это ее проект. Конечно, Саша Добряк и дети смогли все объяснить, но их можно сбить, запугать, чем и будет заниматься тот толстяк из Минпроса и две методистки из старых дев. Да и сам директор может заартачиться.
Когда год назад Лера пришла к нему с идеей создания Коллективного гения, он не возражал. У него на носу были перевыборы, и, конечно, он стремился ухватиться за любое громкое начинание. Если получится – лавры поровну, сказал он
А Лера с помощью системы тестов, разработанных молодыми энтузиастами, просеяла шестьсот школ, несколько детских и юношеских слетов физиков, прошерстила все олимпиады и собрала у себя в лаборатории шестнадцать детей – от двенадцати до семнадцати, с разными, большей частью трудными характерами, с разными психическими отклонениями, но объединенных одной общей чертой – одаренностью. Год они не расставались, год в некоторых семьях шли скандалы, а в других требовали для их детей особых условий, год, как Минпрос штурмовал институт чуть ли не с помощью ОМОНа, так как нельзя же детям не ходить в школу! Год, как смущенные, сагитированные, соблазненные Лерой преподаватели из нескольких университетов занимались с членами Детского садика по вечерам. Год… и сегодня решается судьба следующего года, решается судьба детей, за год ставших из талантов Коллективным гением. «Мы должны сплясать и спеть перед членами президиума Академии, а я валяюсь в траншее. Потому что это кому-то нужно?»
Это кому-то нужно?
Калерия даже остановилась, в ужасе от того, что такая версия могла прийти ей в голову.
И вошла в приемную директора она куда медленнее, чем бежала по коридору.
Это кому-то было нужно?..
Удивлению ее не было границ! Они отказались идти без нее!
Все ее дети – все девять, кто остался от первых шестнадцати, – обернулись к ней.
Они стояли у окна, шептались, чтобы не сердить секретаршу директора. Но при виде Калерии они все разом обернулись.
И разом ахнули.
Так и получилось: коллективное – а-ах!
Секретарша, существо средних лет и невзрачной внешности, испустила писк. Как котенок, которому наступили на лапу.
– Не сердитесь! – воскликнула Калерия от двери. – Я упала в воду, я ехала на попутке, потом расскажу. А что с вами? Вас не пустили? Вы отказались?
Они не отвечали. И, наверное, прошло секунд двадцать, прежде чем изумление улеглось настолько, что Алена Гинцбург сказала низким голосом:
– Это бред собачий, простите, Калерия Петровна.
– Хорошо ты меня встречаешь, – произнесла Калерия, вовсе не рассердившись.
– Да нет! Этого быть не может! – Арсен Исаакян кинулся к двери в кабинет директора и стал тянуть ее на себя. Арсен такой субтильный, слабенький, это было даже смешно, но секретарша не остановила его. А Алена подскочила к двери, и вместе они отворили ее так шумно и широко, словно все сразу очутились внутри кабинета, ставшего продолжением приемной.
А там… Там Лера увидела саму себя и поняла, чему так удивились дети.
Она
– И я уверена, да, я совершенно уверена, что мой эксперимент, к сожалению, дал только отрицательные результаты! – говорила она, как вколачивала гвозди. – И нет смысла продолжать его. Надо вернуть детей в школы и дать им возможность нормально получить образование.
– Вот именно! – закричала сидевшая за Т-образным столом методистка. – Мы же неоднократно предупреждали.
– Простите, – сказала еще раз Калерия, глядя на своего двойника, в плаще, украденном с дачи, и даже с черной сумочкой, отнятой у Маргариты.
– Какого черта! – сказала Калерия. – Вы что, не видите?
Но никто ничего не видел.
Директор сначала, по близорукости, закричал, чтобы лишние очистили кабинет.
Методисты присоединились к нему. Академики смотрели баранами, лишь дети сразу приняли сторону настоящей Калерии.
И когда Калерия с черной сумочкой, сообразив, что ее затея провалилась, пошла, набычившись, на настоящую Калерию, ребята ринулись вперед и встали перед ней стенкой.
– Кто есть кто? – спросил в неожиданной тишине вице-президент.
– У нее чужая сумочка, – нашлась Лера. – У нее сумочка Маргариты Викторовны Гиндис. Она ее убила или украла…
Лже-Калерия посмотрела на сумочку, словно видела ее впервые.
Но Губайдулин, шустрый мальчик, смог вырвать сумочку раньше, чем лже-Калерия пришла в себя. Он раскрыл ее и под возмущенные крики присутствующих вытащил оттуда паспорт и столь торжественно поднял его над головой, словно был статуей с молотом в руке.
Он протянул паспорт сидевшему рядом академику и приказал:
– Читайте.
Академик громко прочел:
– «Гиндис Маргарита Викторовна». А кто это, собственно, такая?
– Я еще не знаю, что они с ней сделали.
– Кто она? – спросил академик.
Лже-Калерия кинулась к двери. Никто ее не задерживал – то ли во взгляде ее, то ли в манере двигаться было нечто настолько чужое и страшное, что даже самые отважные из мальчишек остались на месте.
– Гражданка! – лишь крикнул ей вслед академик. – Вы забыли паспорт!
Встреча с академиками завершилась благополучно, на благодушной ноте. Все тщательно делали вид, что в столь изысканном обществе ничего неприятного не могло произойти.
Программу одобрили, ребят похвалили, дали финансирование на следующий год и даже обещали помочь специалистами.
А почему бы и не вырасти первому Гениальному коллективу? Это же наши российские ребята!
В лаборатории, после завершения встречи, Калерия с ребятами устроили бурное обсуждение событий того утра.
В конце концов пришли к выводу, что Детский садик чем-то настолько напугал некую цивилизацию «X», что та решила избавиться от центра этой группы – от Калерии. И продумали они там, на Сатурне, все правильно – если из уст самой Калерии прозвучит вовремя признание в провале эксперимента, то Детский садик уже ничто не спасет. Ничто.