Море для смелых
Шрифт:
Лешка ускоряет шаг.
Она может быть настоящим другом. Но на письмо не ответит. Если правда то, что он написал, — сам приедет.
Заботы об Иришке всецело поглотили Веру, но все же она выкраивала время переписать у Лешки или Панарина пропущенное на курсах, а вскоре даже стала «подбрасывать» на несколько вечерних часов дочь соседке, сама же убегала на занятия. Слушала жадно, торопливо записывала, а сердце болело за малышку. Хотелось сейчас же очутиться возле нее.
Иришка оказалась буйной, требовательной, своенравной, не давала матери спать по ночам, и Вера ходила днем сонная, с красными глазами.
Экзамены на курсах она сдала в общем не хуже других. Валентина Ивановна даже похвалила. Теперь предстояла поездка на практику, на уже действующий Шамекинский химический комбинат. Как же быть? Не поехать — значит лишиться права работать аппаратчицей. А можно ли ехать в такую даль, в жару с Иришкой на руках? Хоть плачь! Но слезы она, видно, выплакала все. Вместо них осталась решимость бороться, стиснув зубы.
Как-то днем к Вере зашли Анжела с Потапом. Вера в это время стирала пеленки, а Иришка, закрыв глаза, орала как оглашенная и сучила ножками. Анжела взяла буянку на руки, и та умолкла. Потап удивленно хмыкнул:
— Одна природа!
— Мы решили, — сказала Анжела, — взять в Шамекино на попечение нашу крестную дочку. Так что ты не волнуйся.
— Точно! — прогудел Потап, с хрустом наступил на погремушку и смутился. — Будет полный порядочек, — подавленный своей неуклюжестью, заверил он.
Вера подняла глаза от корыта с мыльной пеной.
— Спасибо.
К несчастью для Аркушиной, Григорий Захарович улетел в Москву и оставил за себя Платона Яковлевича.
Когда Вера с Лешкой пришли к нему за разрешением ехать на практику с дочкой, Гаранжин заявил, что не позволит разводить передвижные ясли, что это несерьезно и незаконно.
Теперь лицо его походило на лицо раздраженного Мефистофеля. Он ожесточенно тер между ладоней несколько остро отточенных карандашей.
— У нас производство, и с этим придется считаться.
— Мы сами будем заботиться о Химичке, — тонким голосом возразила Лешка, совсем не подумав, что Платону Яковлевичу неизвестно, кто такая Химичка.
— Вы, собственно, что за адвокатесса? — Гаранжин с неприязнью уставился на Лешку, глубокие морщины на его щеках вытянулись. — Вы, Юрасова, и здесь суете свой нос куда не следует. Я могу, Аркушина, говорить с вами без посредников?
— Можете! — выпрямилась Вера и попросила Лешку: — Выйди.
Та отрицательно замотала головой.
— Выйди! — повторила Вера.
Оставшись наедине с Гаранжиным, она спокойно и решительно сказала:
— Я должна, Платон Яковлевич, стать аппаратчицей. Так надо моей дочери… и мне. Нас только двое.
Гаранжин быстро посмотрел из-под кустистых бровей на молодую мать.
Такая не отступит. Поднимет шум. Побежит в партбюро, профком. Не оберешься неприятностей, опять будут говорить, что он нечуткий.
— Во всяком случае, я снимаю с себя какую бы то ни было ответственность за последствия, — холодно сказал он, — и требования к вам будут предъявлены такие же, как ко всем курсантам.
Вера горько усмехнулась: уж она-то знала, как снимают с себя ответственность за последствия…
— Вам не придется отвечать, — произнесла она сухо и вышла из кабинета.
Сбор отъезжающих на практику был назначен на шесть утра. Без двадцати шесть появилась Вера с Иришкой в одной руке и чемоданом в другой. Валентина Ивановна, увидав Аркушину, мысленно ругнула себя: не догадалась послать за ней машину.
Лешка подскочила к Вере:
— А ну, давай наследную принцессу.
Они влезли в автобус, сели позади шофера. Коренастый, с густыми усами на молодом лице, он вороватыми глазами обшарил полную грудь Веры, до плеч открытые руки, сказал умильно:
— Докатим, как в ТУ-104!
Автобус наполнялся пассажирами, галдежом.
Запрокинув голову с золотой копной волос, сверкала зубами Анжела. Алла Звонарева язвительно спрашивала Стася, имея в виду Лобунца:
— Чем питаются медведи в июле?
Потап помогал Наде Свирь втиснуть корзину со снедью на полку под потолком. Из корзины что-то потекло.
— Ну ясно — раздавили помидоры! — вскрикнула Надя. — Ничего нельзя поручить.
Спокойствие сохраняла только Химичка. В этом шуме и гаме она продолжала безмятежно спать, наверстывая ночные часы.
— Дашь мне подержать? — спросила у Лешки Надя, уладив дело с корзиной.
— Успеете все, — пообещала Лешка. — Девчонки, вы заметили, у Химички белки глаз мамины — голубого отлива? Обратите внимание, когда проснется…
Двое суток пути, и вот, наконец, показались дымящиеся трубы Шамекинского комбината. Машина остановилась в центре большого поселка, затерянного в зелени.
Все вылезли из автобуса, стали разминаться, отряхиваться, с любопытством оглядывать поселок. Он растянулся по берегу реки; комбинат, как и в Пятиморске, вырисовывался вдали, в серовато-бурой степи.
Над гребнем обрыва, покрытого сизыми кустами качима, летали огромные стрекозы: голубел цикорий вдоль дорог.
Инженер комбината, пожилой мужчина в очках, подошел к Валентине Ивановне, как к старой знакомой; жестикулируя, о чем-то заговорил с ней, повел курсантов к лесу у реки.
Там, почти на самом берегу, стоял опустевший пионерский лагерь.