Море для смелых
Шрифт:
— Ты так же работай и дальше прожигай… халат.
Он достает свиток с сургучными печатями на белых веревочках, похожий на те свитки, что составляли дьяки в приказных избах. Обращаясь к Павлу, строго требует:
— На колени! Повторяй клятву! И да блестит до гроба молибден.
Сделав короткую паузу, громко говорит:
— Начиная жизнь химика, я обещаю…
— Я обещаю… — как эхо, вторит ему Павел.
Требования становятся все труднее и труднее. Громаков, приняв игру, повторяет текст все тише и тише, словно все более пугаясь несоразмерности и невыполнимости обязательств.
— Платить в срок профсоюзные взносы! — совсем тихо повторяет он.
— Не иметь хвостов! — настаивает Андрей.
Павел уныло молчит. В зале хохочут: Нелька — повизгивая, Кодинец — поглядывая по сторонам, словно проверяя, все ли смеются, Лешка смеется так громко, что Саша зажимает ей рот ладонью и испуганно шипит.
— Да покарает меня строгая рука декана, если я что-либо не выполню из этих пунктов…
— Из этих пунктов, — обреченно бормочет Павел.
— А теперь ты должен испытать химию на своей голове. Мы проведем на ней реакцию нейтрализации.
Из-за кулис выскакивают два ассистента Андрея в белых халатах. Андрей держит над головой Павла огромную стеклянную воронку, ассистенты, взобравшись на табуреты, одновременно медленно льют на нее содержимое бутылей.
Каждый в зале, конечно, знает, что при подобном соединении должны получиться вода и соль. Да и как не получиться воде, если в бутылях, кроме нее, ничего нет, а надписи — лишь для игры воображения.
Павел отфыркивается.
— И это еще не все! — не унимается Андрей. — Ты должен до подошв пропитаться химией.
Павел с сожалением оглядывает свою гимнастерку.
— Пей! — протягивает ему неумолимый посвятитель небольшую бутыль с надписью «BaSO 4». В бутыли — молоко, и, ко всеобщему удовольствию, Павел залпом выпивает предполагаемый «BaSO 4» под энергичное пение ассистентами гимна химиков.
Пели они на мотив марша авиаторов «Все выше, выше и выше» и старались при этом вовсю.
Мы разольем все то, что может литься, Рассыплем то, чего нельзя разлить. Умеем жить, работать, веселиться И вечно будем химию любить!— Иди, химик! — величественно разрешает Андрей Павлу и, обращаясь к залу, объявляет: — А теперь, о мудрые химики, мы проведем смотр талантов нового пополнения под лозунгом «Кто во что горазд».
Оказывается, у Нельки Прозоровской приятный голосок, и она пропела «Подмосковные вечера». Директор Бродвея, лихо отбарабанив на пианино новую вещь какого-то Бинга Кросби, картинно откланялся.
Саша — кто бы подумал об этой тихоне! — неожиданно проявила талант художественного… свиста. Ее даже вызывали на «бис».
«Только я одна бесталанная», — сокрушенно думает Лешка.
Она сидит во втором ряду у прохода, рядом с ней одно место свободно: Саша ушла на сцену.
— Можно? — нагибаясь, тихо спрашивает Игорь Сергеевич, и Лешка, от неожиданности онемев, молча кивает головой.
Он садится:
— Понравилось?
И вдруг Лешка поняла. Вытаращив зеленоватые глаза, спрашивает:
— Это вы… стариком были?
Он беззвучно смеется:
— Сдаюсь, товарищ Юрасова. Разоблачен.
Лешка поражена: запомнил фамилию!
После окончания импровизированного концерта они вместе вышли на улицу. Лешка оглядывается — где же Саша? Но та промелькнула впереди и исчезла.
Южное небо, усеянное звездами, кажется особенно высоким… От реки тянет осенней прохладой. Утомленно светят неоновые рекламы на высоких зданиях. У Лешки так хорошо на душе. Игорь Сергеевич просто, дружески расспрашивает ее: нравится ли химфак, как занимается, откуда приехала. Она охотно отвечает, не чувствуя стеснения.
— Вы поэзию любите? — спрашивает он.
— Да как же ее можно не любить? — удивленно восклицает Лешка. — Очень-преочень!
— Тогда будете химиком, — шутит Багрянцев.
— А какое ваше любимое стихотворение? — осмелев, задает вопрос Лешка. Они подходят к скверу, у входа матовыми ландышами горят фонари. Игорь Сергеевич приостанавливается. Тень от дерева ложится на его лицо.
О, я хочу безумно жить: Все сущее — увековечить, Безличное — очеловечить, Несбывшееея — воплотить!«Несбывшееся — воплотить!» — шепчет Лешка и доверчиво, как близкому человеку, признается:
— Я в десятом классе мечтала… выпрямить ось Земли, чтобы везде всегда была весна!
Он смотрит на нее как-то чудно, ей видны его косоватого разреза глаза. Лешке становится неловко и от этого взгляда и оттого, что разболталась, как девчонка.
— Ну, мне на десятку! — скороговоркой бросает она. — Спокойной ночи! — И вприпрыжку бежит к трамваю.
Когда Лешка вошла в комнату в общежитии, все ее подруги были уже в сборе. Саша Захарова, сидя на кровати и подоткнув под себя одеяло, перелистывала книгу «Техника экспериментальных работ», Нелли Прозоровская перед зеркалом мазала лицо кремом.
Четвертая обитательница комнаты — Зоя Стебелькова, студентка последнего курса исторического факультета, по своему обыкновению, методично вышагивая от гардероба к окну и обратно, говорила:
— Мне что в Кубе нравится? Молодость! Фиделю — тридцать четыре года, министру просвещения — двадцать три, начальнику народного ополчения — девятнадцать.