Море согласия
Шрифт:
Он возвратился в отель, разделся в лег. Засыпая, сосредоточенно думал о Люсеньке. Ему казалось, сейчас она придет...
Люсенька пришла утром. Простучав каблучками по коридору, она, как вихрь, ворвалась в его холостяцкую комнатушку и кинулась в объятия.
— Аполлон. Милый... — шептала она и прятала голову у него на груди. — Я так ждала тебя.. Так ждала...— Люсенька тут же отстранилась от него и сжала кулачки у подбородка: — Ой, что же я! Мне же в аптеку... Подожди, Аполлошенька... — Она убежала, оставив Остолопова в недоумении и вскоре вернулась с лекарством.
—
— От лихорадки... лекарство, — улыбнулась девушка.— Папа сказал, что ты заболел лихорадкой... Вернулся с того берега в сильном бреду и подал рапорт об отставке...
ОстоХопов рассмеялся, не поняв сразу суть высказанного. А когда дошло, насупился.
— Значит, за больного приняли? Молодцы, ничего не скажешь.
— Выпей лекарства, Аполлон, — жалостливо сказала Люсенька.
— Какое еще лекарство? — неожиданно вспылил он. — Пусть они сами лечатся.. А я здоров... Я им докажу... Сейчас же. — Он сорвал с вешалки фуражку и вышел из комнаты. Люсенька крикнула ему вслед, но он не оглянулся.
Остолопов прошел во двор Кирасирского полка. По желтой, усыпанной морским песком аллее, направился к штабу — широкому приземистому зданию с деревянным крыльцом.
— Бурчужинский у себя?— спросил он часового.
— Так точно-с, — отчеканил тот, пропуская моряка. Ворвавшись к начальнику гарнизона, Остолопов начал объяснять, что подал рапорт об отставке. Майор, морщась, выслушал моряка, пояснил с охотой:
— Есть две разновидности лихорадки: трясучка и внутренняя... У тебя, судя по твоим желтым белкам, внутренняя... Ломает ведьма изнутри, аж кости выворачивает и никакого средства против нее. — Он вынул из шкафа бутылку с ромом и налил по полстакана, себе и Остолопову. — Только этим ее, гадюку, вытравлять... Будь здоров. — Бурчужинский чокнулся с лейтенантом и выпил. Остолопов выругался и тоже выцедил всё до дна.
— А насчет отставки... — Майор пожал плечами. — Сюда легко угодить, а отсюда не вырвешься.
— Все равно уеду, — заявил лейтенант. — Добьюсь своего... К черту!
Вышел он от майора часа через два, пошатываясь.
В тот день Остолопов запил. Дня четыре кряду, без передыха прикладывался к рому. Заходил в русскую ресторацию и татарские духаны. Утром просыпался с головной болью и все время видел возле кровати Люсеньку. Как только он открывал глаза, девушка брала с окна пузырек и начинала отсчитывать в стакан капли. Лейтенант пил — черт с ними, с каплями...
Прошло больше месяца. Однажды утром к Остолопову пришел посыльный из штаба и сообщил, что его вызывает Бурчужинский. Моряк возрадовался — майор неплохой собеседник и добряк отменный. Тотчас Остолопов отправился в гарнизонный городок и предстал на пороге кабинета начальника.
— Входи, лейтенантт! — позвал майор. — Знакомься... Интересуются тобой приезжие господа.
— Имею несть... председатель следственной комиссии Каминский, — назвал себя высокий, сухой чиновник в форме юриста.
Два других — товарищи председателя — тоже назвали свои фамилии, но лейтенант не слышал, был
— Садитесь, господин лейтенант, — сухо, но вежливо предложил Каминский.
Начальник гарнизона взглянул на него, сказал, надевая фуражку:
— Ежели буду нужен, господа, я к вашим услугам...
А пока... отправляюсь по своим делам...
— Пожалуйста, пожалуйста, господин майор, — так же вежливо отозвался Каминский и перевел взгляд на Остоло-пова. — Мы заняты проверкой таможни, — сообщил он. — Почему и к вам имеем несколько вопросов. Будьте любезны, господин лейтенант, выслушать.
Остолопов побледнел, чувствуя, что затевается неладное. Другой чиновник, что сидел сбоку, спросил:
— Когда и где вы приняли командование шкоутом «Святой Поликарп»?
— Здесь, в Баку... В середине июля сего года...
— Не было ли на корабле посторонних предметов, господин лейтенант? — спросил третий чиновник.
— А если были, то какие товары? — сказал опять Каминский.
Остолопов подумал, что взяли под перекрестный огонь, иуды. Хмыкнул недовольно, спросил:
— Что это — допрос?
— Отвечайте, лейтенант, — холодно сказал старший следователь. — Была ли на шкоуте мука в мешках.. Пятьсот четвертей?
— Понятия не имею! — дерзко отозвался Остолопов.
— Любопытно. — Каминский усмехнулся и стал заряжать табаком трубку. Закурив, он раскашлялся, плюнул в урну и повторил: — Любопытно, господин лейтенант...
— Позвольте еще вопросик, — сказал второй чиновник. — Почему вы на несколько дней раньше Басаргина покинули Баку?
— Поплыл за дровами на остров Сару. Там наш сторожевой пост.
— А с острова Сара опять раньше Басаргина снялись, и, по сведениям некоторых лиц, взяли курс не тот, которым воспользовался господин Басаргин?
«Боже, и об этом известно!» — подумал лейтенант и ответил:
— Басаргин плохо знает географию. Курс его был неверным...
— Это похоже на отговорку, лейтенант, — заявил Каминский, попыхивая трубкой. — Причем тут курс?.. Мы склонны думать, что пути ваши разошлись по той причине, что вам надо было продать краденую муку без свидетелей. Басаргин мешал вам, как и другие офицеры. Вы постарались уплыть от него. А сделав свое дело, постарались вовсе избавиться от экспедиции... Почему вы покинули тот берег без всякого разрешения?
— Шкоут дал течь! — нервно ответил моряк.
— И здесь лжете, — перебил его следователь. — Шкоут признан вполне годным для плавания...
Наступило тягостное молчание. Каминский почувствовал, что моряк вот-вот скажет всю правду и решил, что на сегодня хватит.
— Вот что, господин лейтенант, — сказал он. — Мы не станем вас торопить с ответом. Подумайте как следует... Видимо, в этой истории замешаны и другие господа... Мне очень жаль всех вас...
Остолопов поднялся, но уходить не спешил. У него появилась необходимость открыться перед этим чахоточным следователем, но, черт возьми, тот вовсе не настаивал на этом...