Море согласия
Шрифт:
В нескольких шагах от встретившихся моряков, насмешливо улыбаясь, стоял Каминский. Ему понятен был хитрый маневр таможенного начальника. «Успел шепнуть, каналья, — думал он с ехидцей. — Ну, ничего...»
— Знакомьтесь, Григорий Гаврилович... — Полковник указал на Каминского и представил его капитану корвета. Тут же он пояснил, по какому делу приехали гости из Оренбурга. Следователь скептическим взглядом окинул полковника, заявил вежливо:
— Спешите, господин полковник... Спешите... Моряк не успел ногу поставить на землю, а вы его уже следствием путаете... Успеем поговорить... У нас времени в достатке.
— О чем речь, господа? — с наивностью спросил Басаргин.
—
— Мерси, я приду... — Басаргин склонил голову и повернулся к полковнику. Каминский тоже откланялся и зашагал в гору — худой и костлявый, в коротком помятом сюртуке...
Не прошло и часа, как лейтенант Басаргин был осведомлен обо всем, что произошло без него в Баку. Теперь, сидя в гостиной у Александровского, полковник и лейтенант Николаев подучивали его — как держать себя со следователем. Все сходились на одном, что надо дать взятку и выручить влипшего по уши Остолопова, иначе рано или поздно истина вскроется.
— Только как ее дать? — сокрушался полковник. — Этот гад даже на обед ко мне не пошел, отказался...
Пока в доме таможенного начальника велись беседы, пока суетилась на кухне прислуга, приготовляя ужин для гостей, Люсенька отправилась к Остолопову.
Лейтенант спал и не слышал, как она вошла. Проснулся от прикосновения ее рук.
— Это ты, Люсенька! — обрадовался Остолопов. — Хорошо, что пришла. Я думал — умру от скуки. — Он притянул ее к себе, поцеловал и стал клонить к подушке. Она вырвалась, сердито заговорила:
— Ты с ума сошел, Аполлон! Ты мне растреплешь всю укладку и помаду размажешь по лицу! Убери руки...
Она отодвинула кресло и отошла к двери.
— Собирайся, Аполлон, я пришла за тобой... У нас сегодня томаша. Тот капитан, что из Хивы приехал, придет. Все друзья папины собираются...
Они вышли в вечерний мрак. Вдоль набережной на столбах горели тусклые фонари. В темноте проглядывали силуэты кораблей и целый лес мачт. Люсенька повела моряка по набережной. Он держал ее под руку, оглядывался по сторонам и жадно целовал... Она безвольно сопротивлялась, стыдилась его назойливых ласк и была счастлива. Незаметно они подошли к дому. Часовой у ворот сообщил, что господин полковник изволил беспокоиться о барышне, спрашивал, где она. Люсенька засмеялась плутовским смехом и потянула Остолопова в дом.
Гостиная уже была битком набита офицерами. Лейтенант успел увидеть Пономарева, Муравьева, коменданта Баку, полковника Меликова, майора Бурчужинского. У занавешенного желтыми портьерами окна сидели в креслах Кият и Якши-Мамед.
Люсенька ввела Остолопова в горенку, оставив дверь приоткрытой. Оттуда, пока прихорашивались перед зеркалом, слышали спор в гостиной. Господа никак не могли прийти к общему мнению: приглашать на томашу хивинских послов или устроить им официальный прием в морском клубе. Пономарев говорил, что ничего плохого с послами не случилось бы, если б и выпили понемногу. Муравьев держался несколько иного мнения. Вечер с чужеземцами, по его соображениям, должен был быть полуофициальным: если с вином, то в меру, и без криков и песен. Все остальные шумели: лучше, мол, не связываться, а то войну еще на свою голову накличешь... Присутствие Кията и его сына никого не смущало. Они сразу нашли общий язык со всеми. Но Кият воздерживался высказывать какие-либо суждения о приеме хивинцев.
Ни о чем не договорившись, господа стали усаживаться за стол. Взоры их обратились к Муравьеву, дабы рассказал о своей поездке в Хиву. Николай
Остолопов с Люсенькой тихонько вышли из горенки и тоже сели.
Как только Николай Николаевич закончил свой рассказ о поездке, Пономарев, не очень внимательно слушавший Муравьева, а больше наблюдавший за Остолоповым и его подружкой, сказал с усмешкой:
— Стало быть, задраили течь в корабле, господин лейтенант?
— Задраили, — с наглым вызовом ответил ОстоЛопов, переводя взгляд с Пономарева на Басаргина и дальше - на Николаева.
— Ну, о делах позже поговорим, — быстро высказался Александровский и предложил выпить за счастливое возвращение.
Потянулись через стол, зазвенели бокалы. Басаргин встал, осторожно, чтобы не расплескать вино, подошел к Остолопову и предложил выпить мировую.
— Я с тобой не ссорился, лейтенант, — сказал Остолопов. — И мириться не хочу. — Он отвернулся и стал ухаживать за Люсенькой: положил ей в тарелку ломтик соленого арбуза и стал просить, чтобы она выпила. Люсенька выпила, поморщилась. Видя что за спиной все еще стоит Басаргин, она подала ему ломтик арбуза, засмеялась. Тот растерялся, вздрогнул, положил арбуз на край стола и пошел к своему креслу.
Немного погодя, когда компания захмелела, хозяйка пригласила дворового Еремку поиграть господам на гармонике. В длинной синей рубахе, подпоясанной шелковым крученым пояском, вошел он в гостиную и сразу заиграл барыню. Женщины одна за другой повскакивали с мест и пошли вприпляску и вприсест вокруг стола. На помощь им вышел Пономарев и армянин Муратов. Оба были заядлые плясуны. Александровский оценивающе посматривал то на плясунов, то на Муравьева и Остолопова, то на Кията с сыном и видел разные выражения на лицах. Муравьев откровенно скучал и тяготился обществом. Остолопов посмеивался про себя. И непонятно было хозяину — над чем смеется моряк. Басаргин хмурился. Кият сидел в почтительной позе, как истинный мусульманин. Иногда он о чем-то говорил на ухо Якши-Мамеду, и тот смеялся беззвучно. Александровский решил, что туркменам пирушка — по душе.
За «барыней» грянул «краковяк». Вихрем понеслись пары. Хозяйка окликнула горничную, приказала взбрызнуть пол, чтобы пыли не было. Девушка в длинном сарафане, с ковшом в руках вышла на середину и начала плескать под ноги танцующим.
Муравьев поморщился, встал с кресла и тихонько заговорил с полковником. Хозяин всплеснул руками.
— Да бросьте вы, Николай Николаевич... Право, вы меня обижаете. Ведь ради вас все это, а вы уходить вздумали...
Видя, что Муравьев встал, Кият тоже поднялся. Александровский всеми силами удерживал их, уговаривал есть-пить, веселиться. Наконец, видя, что старания его бесполезны, проводил до ворот и приказал казакам, чтооы указали дорогу к дому плац-майора, где остановились все приезжие.
— Боже, апломбу-то сколько, — сказала с усмешкой Люсенька вслед Муравьеву. — Небось компания не по душе...
— Да уж, что и говорить, компания разномастная,— буркнул полковник. — Мало того, что один бар матюком погоняет, другой — щи лаптем хлебает, да еще и спорят друг с другом. Ну-ка, господа, — обратился он к собравшимся, — давайте выпьем и пошли они все к чертовой матери!
Остолопов чувствовал, что нынешняя пирушка — не очень слаженная и разномастная по гостям — может окончиться скандалом, и увел Люсеньку на воздух. Там он долго обнимался и целовался с нею, звал к себе, но так и не уговорил. Ушел один,