Море света
Шрифт:
Но он этого не делает.
Бросаю взгляд на его грудь, обращаю внимание на его дыхание и на то, что он не смотрит на меня.
— Почему ты остановился? — На самом деле хочу спросить: «Что с тобой такое, черт возьми?» и крикнуть ему в лицо: «Говори!»
Естественно, Линкольн молчит. Но, наконец, толкается и входит в меня. Прощаю ему все обиды. Тепло разливается по моему телу, — и мне так хорошо.
Он сглатывает, быстро вдыхает, а затем снова целует меня, и это все, чего я хочу и даже больше. Его движения резкие
Но… у меня никогда не было перепихона с мужчиной вроде Линкольна. Хотя его движения и торопливы, я замечаю, что присутствует нежность, которую не ожидаю от него. Особенно в его поцелуях. Его губы, в отличие от рук, касаются меня с лаской, которую я жажду.
Линкольн хватает мою ногу за колено, вжимаясь в меня. Мне так хорошо, что хочется стонать его имя. Но упрямая часть меня не желает так легко сдаваться. Я хочу, чтобы он тоже заинтересовался мной. Если я буду молчать, может быть, он приложит больше усилий?
Осмеливаюсь взглянуть в его глаза. Он не смотрит на меня. Его взгляд устремлен вниз, в место, где мы соединены. Мимолетом начинаю задумываться «давно ли я брилась там». Это было вчера? Может, в понедельник? Черт. Когда это было?
Линкольн меняет позу, издавая утробные звуки, и сильнее толкается в меня. Он погружается глубоко, и я ощущаю острую боль. Извиваюсь, и уголки его рта чуть подрагивают, будто ему нравится, что я корчусь от боли. Хмм. Я ушла от женатого к мужчине, который хочет связать меня или, что еще хуже, использовать на мне эти крючки для наживки. Клянусь, если он чем-нибудь проткнет мою кожу, я уйду отсюда.
Ну да ладно, не будем забегать наперед. По крайней мере, я должна хотя бы попробовать. Может быть, это как сочетание сладкого и соленого. Возможно, мне понравится смешивать боль с удовольствием, потому что мне безумно нравится есть соленые крендельки с мороженым.
Несмотря на все усилия оставаться невозмутимой или незаинтересованной, у меня получается это не очень хорошо. Каждое прикосновение Линкольна разжигает во мне искру. Я едва могу держать глаза открытыми. Мои соски такие твердые, что, мне кажется, они могут отколоться, и я настолько влажная, что звуки, раздающиеся между нами, почти вгоняют меня в краску. Начинаю дрожать под ним от холода и его прикосновений, но он не ослабляет свою крепкую хватку.
Тихо стону, желая увидеть его реакцию.
Линкольн не смотрит на меня, но его тело реагирует. Его член дергается внутри меня и становится невероятно твердым.
Он снова наклоняется ко мне, наши груди соприкасаются, — огонь встречается со льдом, — а затем мы целуемся так же жестко и глубоко, как он врезается в меня. О, боже, эти поцелуи. Мы впились в губы друг друга, наши языки дикие, — это поцелуи, которые вы чувствуете внизу живота, и они вызывают у вас легкую щекотку.
А потом Линкольн прерывает
Мы соприкасаемся лбами, и, наверное, потому, что я не проронила ни слова, он смотрит на меня. В его глазах читаются разнообразные эмоции. Плотское желание, похоть и многие другие. Подношу руку к его волосам и сжимаю их в кулак. Он упирается руками в диван, создавая расстояние между нами. И затем опускается на меня. Всем своим весом. Его спина сгорблена, по телу пробегает дрожь. Поцелуи становятся такими же безумными, как и его движения. Как будто он просто пытается покончить с этим. Поворачиваю голову и зарываюсь лицом в изгиб его шеи, отчаянно желая иметь с ним хоть какую-то связь, пусть даже физическую.
Линкольн оборачивает мои ноги вокруг своей талии и ускоряет темп, его мышцы бугрятся при каждом движении. Я держусь за него всеми возможными способами; его тепло согревает меня. Лодка раскачивается, обогреватель опрокидывается, и прежде чем я успеваю понять, Линкольн резко выдыхает, его мускулы дергаются в агонии, когда оргазм охватывает его, сухожилия на его шее напрягаются. Его толчки становятся жестче, руки сжимают меня самым восхитительным, но болезненным образом. Он дрожит от сильных эмоций, его поглощает освобождение.
На мгновение мы замираем, слившись в одно целое и уткнувшись лицами в плечи друг друга, никто из нас не прерывает тишину. Я держусь за него. Как ни странно, все закончилось, даже не начавшись, — как и любые отношения, которые у нас могли бы быть. Во всяком случае, мне так кажется.
Линкольн выходит из меня, я сажусь на диванчик, завернувшись в одеяло, и смотрю на свои голые ноги. Он встает, его полувозбужденный член оказывается прямо перед моим лицом. О, привет, член, хочу взять тебя в рот.
Я улыбаюсь и наклоняю голову, готовая сказать какую-нибудь колкую реплику. Я ошеломлена, что не кончила, и все равно с этим парнем самый лучший секс, который у меня когда-либо был. Не то чтобы у меня было много опыта, но когда чувствуешь себя потрясающе, думаешь, что лучше и быть не может.
— Я уже согрелась, — поддразниваю.
Линкольн ухмыляется, но ничего не говорит. Он смотрит на меня с нежностью, которая обезоруживает, и стирает его обычную задумчивость во взгляде. В его глазах вспыхивает какая-то эмоция, но потом он моргает, как будто его настигло воспоминание.
Наша физическая и эмоциональная связь разрывается. Он торопливо поднимает опрокинутый гудящий обогреватель, а затем переводит взгляд на причал, сосредоточенно наблюдая за чем-то вдалеке. Линкольн неожиданно срывает презерватив, бросает его в мусорное ведро и в спешке натягивает джинсы, тихое «бл*дь» срывается с его губ.
— Тебе пора, — говорит он, протягивая мне мои джинсы и рубашку. — Поторопись. — Он делает соответствующие движения рукой и, стиснув зубы, застегивает ремень.
Мои джинсы все еще мокрые, и, скорее всего, я не смогу надеть их быстро. Вы когда-нибудь пробовали надеть мокрые джинсы? Это невозможно.