Море ясности
Шрифт:
И этого мгновения было довольно для того, чтобы заметить, как вдруг открылось в человеке все, что в нем есть самого лучшего.
Василий Андреевич, спрашивая о школе, по правде говоря, и не надеялся услыхать ничего сколько-нибудь утешительного. Ведь, даже не зная Ваську, по одному только его виду каждый бы определил: да, мальчик этот не из первых учеников, школа для него тяжкая обуза и ходит он туда только потому, что его гонит отец, а отец гонит потому, что иначе нельзя. Попробуй-ка не пошли мальчишку в школу — неприятностей не оберешься,
Васькин ответ так удивил Василия Андреевича, что он растерялся и не сразу начал задавать вопросы, выяснять разные подробности сложной Васькиной жизни.
Но сам-то Васька был не мастер объяснять разные тонкости своего душевного состояния, тем более, что и увлечение театром и связанные с этим увлечением жизненные успехи свалились на его рыжую голову, как снег с крыши.
Поэтому допрос затянулся, пока выяснилось, что школа для Васьки с некоторых пор перестала быть обузой. Скорее, наоборот, именно в школе нашлось для Васьки живое, теплое дело.
— А теперь я что-то тебя совсем не понимаю, — сказал Василий Андреевич.
— Все, по-моему, понятно.
— Это по-твоему.
— А по-вашему?
— А по-моему, заврался ты окончательно.
— Я вам всю чистую правду…
— Где же тут правда: хочешь стать актером, а таскаешь какие-то запасные части. Зачем они тебе? Вот если бы ты техникой увлекался, тогда бы я тебе поверил… Ну, чего притих?
— А чего мне притихать-то?
— Наверное, говорить нечего.
— А если мне от вас доверия нет.
— Доверие, тезка, заслужить надо.
Спрятав нос в свой лохматый воротник, Васька, тихо сказал:
— Убьет он меня, вот что вы учтите.
— Отец?
— Он. Убьет.
— За что? Ты же еще ничего не сказал.
— Потому и не сказал.
— Отца прикрываешь? А я и без тебя все знаю. Хочешь, скажу? У вас там целая компания работала, одни воровали, другие продавали, а третьи прикрывали. Верно? Я вот не знаю только, чем ты занимался.
— Ничего я не делал.
— Правильно. Ты воров прикрывал. А это, знаешь, самое последнее дело. Молчишь. Тебе отец велел: если воровство обнаружится, всю вину на себя принять, с маленького спросу меньше. Им — тюрьма, а тебе ничего. Так ведь дело-то было?
— Так, — с отчаяньем признался Васька. — Все так и было. А теперь что?
— А теперь иди домой и молчи.
СУМАТОШНЫЙ ВЕЧЕР ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Входная дверь захлопнулась и наступила тишина.
— Боитесь… — злобно прошипела тетка и замерла, прислушиваясь.
Муза от страха перестала даже дышать.
Никто не вошел, ничьи шаги не простучали по коридору, и это в самом деле было так страшно, что Володя сейчас бы не решился один выйти в прихожую — неизвестно еще, кто там притаился в темноте и для чего притаился.
Тайка моментально все заметила:
— Ага. А говоришь — нет бога. А сам боишься.
— Дура. Я жуликов боюсь. А вовсе не бога, — презрительно ответил Володя, но в это время снова громко хлопнула входная дверь.
На этот раз послышались торопливые тяжелые шаги, и в комнату, тяжело и часто сопя, вбежал дядя. Он так резво вбежал, что сразу не смог остановиться и с разгона дал еще два круга по комнате. То есть так могло показаться, что он с разгона не может остановиться, в самом деле он бегал по комнате, для чего-то осматривая вещи. Как будто он их сто лет не видел, так он их осматривал. Володе показалось, что он даже обнюхивает их, как голодная собака. Он бегал и осматривал, и после этого «беглого» осмотра он повалился на стул и снял шапку.
— Что нашли? — хриплым шепотом спросил он.
— Да чего у нас-то искать? — ответила тетка. — Ничего и не нашли.
— А собака где?
Тая сказала:
— Я ее к Володе унесла. Сейчас принесу.
— После принесешь. Пусть там постоит. Ты не возражаешь? — спросил он у Володи.
— А мне что, пусть стоит, — согласился Володя.
Расстегивая пальто и разматывая шарф, дядя посоветовал Музе:
— Шла бы домой. Капитон ждет.
— Пришел? — засуетилась Муза.
— Ступай, говорю, ступай, дожидается.
Заохав, Муза запахнула свою плюшевую жакетку и убежала домой.
— Намаялся я на текущий день, — прогудел дядя.
Володя пошел к двери. Дядя спросил:
— Ваську не видал?
— В милиции Васька.
— Убьет его Капитон.
— Ах, тошно мне, — прошептала Тая, прикладывая ладони к щекам.
Володя спросил:
— Как это убьет?
Не отвечая, дядя сказал:
— Дураки. Воровать берутся, а сами не умеют. Ну, ступай.
Дома ярко светила лампочка над столом. На сундуке стояла белая собака и удивленно посматривала на Володю. Он вздохнул.
— Эх ты, собака!
Плохо, когда человеку в одиночку приходится переживать такие невероятные неприятности, плохо, и как-то еще труднее становится жизнь, и без того сложная и зачастую непонятная.
Володя погладил холодную, гладкую собачью голову и сказал:
— Вот, собака, какие у нас дела. Если бы ты живая была, так хотя бы полаяла, и то веселее.
И вдруг раздался тяжкий всхлипывающий вздох. Володе показалось, что это собака, отвечая на его невеселые думы, вздохнула и сейчас издает короткий сочувственный скулеж.
Он посмотрел на собаку. Она по-прежнему смотрела на него пустыми черными глазами, недоуменно подняв одну бровь. Но Володе показалось, что концы желтого банта на собачьей шее легонько шевельнулись.
— Ты что? — спросил Володя.
Собака снова всхлипнула и вдруг человеческим голосом проговорила:
— Вовка, это я.
Володя вздрогнул и обернулся. На пороге спальни стоял Васька в своей мохнатой облезлой куртке, растрепанный, опухший от слез и, видать, очень обозленный.
— Это я, Вовка, — повторил он, судорожно вздыхая. — Я у тебя скрываюсь. Ты меня не выдавай.